— Они пришли вечером, их было трое, — начала ее мать, она говорила медленно и на языке фарси. — Они схватили мальчика, ты его знаешь, того, что готовил для меня, и били его у меня на глазах.
— Но они не причинили тебе вреда, мама? — спросила Лейла, опасаясь ответа. Странные истории о жестоких выходках становились все ужаснее с каждым звонком. — Они не тронули тебя?
— Он был мне как внук, — продолжала мать. — Они забрали его с собой.
— Мама, что они сделали с тобой? — спросила Лейла.
— Ты говорила мне, что они больше не придут, — сказала ее мать. — Пострадало еще немало людей.
— Нет, мама. Они больше не придут. Я обещаю.
— Почему они сказали, что моя семья виновна? Что мы им сделали?
— Ничего. Ты же знаешь, как это бывает. Но теперь ты ведь в безопасности?
Связь оборвалась.
Лейле хотелось, чтобы рядом с ней сейчас был Марчант, чтобы она смогла обнять его, поговорить о своей матери. Если бы только они могли встретиться при других обстоятельствах и в другой жизни! Марчант часто говорил ей то же самое. Однако их пути пересеклись, и с этим уже ничего нельзя было поделать, и они оба знали, что часть своей жизни всегда нужно держать в секрете: от агентов, коллег, любовников, ото всех, с кем приходилось иметь дело. Однако Марчант не был похож на тех людей, с которыми сводила ее жизнь прежде. Он как одержимый всегда готов был идти до конца в своих успехах и своих поражениях. В его жизни ничего не происходило наполовину. Если Марчант пил, то пил до рассвета. Если ему нужно было выспаться, он мог проспать до полудня. А когда он хотел что-то узнать, то был готов работать до самого утра.
Лейла как-то однажды, через две недели после начала вводного курса в Форте, плохо спала всю ночь и проснулась на рассвете. С канала дул ветер, и старые окна в мрачном тренировочном центре, располагавшемся в форте времен Наполеоновских войн на краю мыса Госпорт, дребезжали, как бутылки в тележке молочника. Ее и еще трех женщин-новобранцев разместили в северной части здания в общей комнате, где окна выходили на главный внутренний двор, в то время как семь мужчин жили на восточной стороне в блоке из маленьких раздельных комнат с окнами на море. Лейла подошла к окну и увидела свет в одной из комнат. Она не была уверена, что это Марчант, но все равно накинула кофту поверх ночной сорочки и тихо вышла в вымощенный булыжником внутренний двор.
Добравшись до мужского блока, она увидела, что из-под деревянной двери в комнате Марчанта пробивается слабый свет. Она помедлила, ее била дрожь. Днем ранее им начали преподавать теорию вербовки агентов. Людей, которых можно убедить предать свою страну ради денег, из-за идеологии, эгоизма или по принуждению, называют кротами. После занятий они спустились в бар немного освежиться. Марчант старательно игнорировал ее, хотя они весь день занимались в одной группе и обменивались многозначительными, как ей тогда казалось, взглядами.
Она постучала один раз и прислушалась. Ответа не последовало, Лейла подумала, что, возможно, он спит или отправился веселиться в Портсмут и оставил свет в качестве прикрытия. Внезапно дверь открылась, и на пороге появился Марчант в вылинявшей футболке для серфинга и семейных трусах.
— Никак не могу уснуть, — объяснила Лейла. — Можно войти?
Марчант ничего не ответил, но отошел в сторону, пропуская ее в свою маленькую комнату.
— Тебе не холодно? Здесь так сыро и промозгло.
— Мне это помогает не заснуть, — сказал Марчант, схватил брюки со своей разобранной кровати, бросил их в угол и сел за стол. — Чувствуй себя как дома. К сожалению, в этой комнате всего один стул.
Лейла присела на краешек кровати. На маленьком столе Марчанта лежала стопка бумаг, освещенная световым пятном от помятой настольной лампы. Рядом с бумагами стояла полупустая бутылка виски. Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к заунывному вою ветра за окном.