– Я прочитаю вам их письма, когда вы станете крепче, или, возможно, Жюсси захочет сделать это, – заключила Ровена.
Глаза Джейми были закрыты, и его лицо, утонувшее в подушках, выглядело изможденным и серым. Она не была уверена, спит ли он или снова впал в бессознательное состояние.
– Жюсси пошла в церковь, – добавила она тем не менее. – Почти через три недели будет Рождество. Сколько лет прошло с тех пор, как вы отмечали Рождество? Представляю, праздники в Лонгбурне чудесны, но вам понравится Рождество в Шаранте тоже. И Новый год. Французы празднуют его с гораздо большей фантазией. Подождите и увидите. Жюстина даже собирается подарить вам подарок. Носовой платок. Она вышивает его каждую ночь, когда сидит с вами. Вам это известно?
Она обнаружила, что заболталась и, похоже, уже не может овладеть собой. Ее сердце замерло, когда Джейми заговорил снова.
– Жюсси... – проговорил он с трудом. – Любите ее...
Отворилась дверь.
– Тереза! – воскликнула Ровена с мольбой о помощи. – Ох, Тереза, быстрее идите сюда!
Служанка подлетела к кровати.
– Он... Он...
– Думаю, ему лучше. Он попросил пить и внимательно слушал, когда я рассказывала ему. Останьтесь с ним. Дайте ему воды, если он попросит. Я должна отправиться за доктором.
Руки Ровены дрожали, когда она надевала плащ и перчатки. Хлопнула парадная дверь, когда она сбежала по ступенькам и бросилась через двор к конюшне. Так как Арман тоже уехал в церковь, перед ней встала трудная задача, и она разрешила ее, подойдя к стойлу Сиама. Ее конь Терминус растянул сухожилие, когда несся галопом по мокрым полям на прошлой неделе, и Ровена не захотела рисковать им. Она надеялась, что Квин не будет возражать, если она возьмет его коня, потому что он отправился на винокурню вместе с Симоном и было похоже, что конь ему не понадобится.
Ее трясло все время, пока она взнуздала этого большого строевого коня и вывела его к возвышающемуся деревянному чурбану. Приподняв свои юбки, она вскочила в седло.
– В такую погоду легче скакать в мужском седле, – подумала она, не заботясь о том, как будет выглядеть. Разве это имело значение, если нужно было как можно быстрее привезти в дом доктора? Без колебаний она хлестнула мускулистый бок Сиама, и мгновение спустя конь уже несся галопом по направлению к Жонзаку. Виноградники и меловые холмы туманными очертаниями проплывали мимо.
Между тем в винокурне перед низкой кирпичной печью сидел Симон де Бернар, не спускавший глаз с котла, по форме очень похожего на огромную луковицу. Там бурлила, превращаясь в облако спирта, первая возгонка вина, которая затем должна была очиститься снова, чтобы произвести молодой коньяк – кровь жизни Шартро. Рядом с ним затаился маленький Фердинанд Одемье, осиротевший сын главного садовника Шартро.
Фердинанду теперь исполнилось одиннадцать лет, и он стал на целую голову выше, чем прошлой зимой. С несвойственным для мальчика его возраста интересом он наблюдал за охлаждавшимися в конденсаторе парами. Фердинанд не походил на своих сверстников: он был мечтательным и честолюбивым и твердо решил стать мастером-виноделом, когда вырастет. У него не было потребности общаться с кем-нибудь, в особенности с Луи, – для этого Фердинанд был слишком умен.
Симон поднялся, чтобы подбросить в огонь угля за тяжелой железной дверью. В этот момент лежавшая перед его стулом большая, черная гончая поднялась, радостно виляя хвостом, и Симон, обернувшись, увидел входившего в дверь Тарквина.
– Я знал, что это не может быть Луи, – заметил он с усмешкой. – Клари ненавидит его.
Тарквин засмеялся и почесал собаку за ухом.
– На вашем месте я потребовал бы жалованья, Фердинанд, – сказал он, заметив мальчика, который сосредоточенно всматривался в изогнутую трубку, известную под названием «серпантин», где начинался процесс конденсации. – Я чувствую, что вы больше интересуетесь возгонкой, чем ваш мастер.
Фердинанд восхищенно ухмыльнулся.
– Может быть, мистер Йорк.
– Я должен поехать домой проведать Джейми, – добавил Тарквин, обращаясь к Симону. – Послать Терезу принести чего-нибудь поесть?
Симон покачал головой.
– Это было бы жестоко. В такую погоду!
– Я уверен, что она не боится промокнуть, – со значением сказал Тарквин, но Симон проигнорировал его замечание.
– „Глух как каменная стена, – сказала Жюстина Йорку только вчера, когда Квин заметил, что Тереза всегда наблюдает за Симоном с задумчивым выражением в глазах. – Попробуйте направить его мысли в правильном направлении, Квин. Тереза происходит из хорошей семьи, и я ее очень люблю.
Возможно, Симона это не так смутит, если совет будет исходить от вас.
– Интриганка, – заметил, усмехаясь, Тарквин. – Почему вы не предоставите природе избрать свое направление?
Жюстина рассмеялась.
– О, с каких пор вы стали приверженцем подобных взглядов? Я не смогу, даже если буду долго и тупо сидеть и вспоминать, припомнить ли одного случая, когда вы отдавались течению событий. Что с вами, Квин? – спросила она в следующее мгновение, увидев его омрачившееся лицо.
Тарквин не ответил. Что он мог сказать? Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь прочел его мысли. Он даже себе боялся признаться, что природа действительно взяла над ним верх. Как еще мог он объяснить, что в последние дни не в состоянии смотреть на Ровену де Бернар без воспоминания о том, что он чувствовал, когда обнимал ее, не мог думать о ней без желания ответного чувства.
Ба! Это только оттого, что он слишком долго был без женщины. Через четыре дня он вернется в Париж, где найдется немало прелестниц, которые более чем охотно помогут ему удовлетворить его физические потребности.
С тяжелым настроением Тарквин вышел из винокурни под дождь и стерней направился к дому. Земля сильно размокла, и сапоги с каждым шагом глубоко увязали в ней. Было очень холодно, и ему казалось, что если бы погоду подбирали специально, то этот день подошел бы для мрачных мыслей и... смерти. Хотя он не мог видеть отсюда Вдовий дом, скрытый за деревьями, он мог ясно представить себе сцену в Синей комнате: Джейми лежит неподвижно, словно мертвый, в кровати под балдахином, в то время как Ровена сидит около него на стуле, прислушиваясь к слабому хриплому дыханию, которое словно заполняет собой каждый угол комнаты, преследуя даже во сне. Тарквин глубоко вздохнул. Если бы только был какой-нибудь выход…
Клари, увязавшаяся за ним, внезапно залаяла, и лай оторвал его от мрачных мыслей. Подняв голову, Тарквин задержал шаг, испуганный видом Сиама, галопом несущегося вдоль длинной аллеи с Ровеной, сидящей на нем по-мужски. Концы ее плаща свободно развевались, а следом за ней ехала маленькая черная коляска доктора Антони Мюэ. От этого зрелища сердце замерло в груди Тарквина.
– Квин!
Ровена увидела его и, изменив направление, пустилась навстречу. Грязь летела из-под копыт Сиама. Когда они поравнялись, Тарквин схватил коня за поводья.
– Ох, Квин, не смотрите так! – закричала Ровена. – Это не то, что вы думаете! Джейми лучше!
Говоря это, она слегка покачнулась в седле, и Тарквин быстро подхватил ее, помогая сойти с лошади.
– Вы уверены? – спросил он, опуская ее на землю.
Ровена попыталась перевести дыхание.
– Я так думаю. Он действительно разговаривал со мной и отвечал на мои вопросы, и я решила поехать прямо за доктором. Надеюсь, вы не возражаете, что я взяла Сиама?
– Конечно, нет.
Ровена взглянула на него и увидела, что его глаза, казалось, прожигают ее насквозь. Она почувствовала, как напряглось ее горло, и быстро отвернулась. Постепенно свет надежды сошел с лица Квина.
– Пойдемте, – грубо сказал он. – Пойдемте домой.
Но доктор Мюэ не был так оптимистичен, как хотелось каждому из них.
– Похоже, состояние месье Йорка немного улучшилось, – признал он, отводя их в угол комнаты, где они могли спокойно поговорить, в то время как Тереза укрывала больного. К ужасу Ровены, они не смогли разбудить Джейми для осмотра, хотя она надеялась найти его в сознании. Но она все еще настаивала, что цвет его лица стал лучше, а дыхание легче.