— Ничуть незаметно. Ты вел себя, как опытный мачо. — Милли игриво потеребила пальцем его губы. — А ты не подашь на меня в суд за совращение несовершеннолетнего?
Он сразу очнулся и подскочил:
— А где мама?
— В своей библиотеке. Мы с ней договорились, что я прокачусь с тобой в Йель и покажусь всем твоим приятелям, чтобы знали, какая у тебя девушка.
Дэвид сник:
— Мама тебе уже все рассказала?
— О том, что тебя дразнят? Ничего особенного. Меня в детстве дразнили гусыней, видишь, какая у меня длинная шея. Это сейчас она выглядит вполне пропорционально, а для маленькой девочки она была длинновата. Я обижалась страшно. Считала себя уродиной. Наверное, я именно поэтому и начала так рано заниматься с мальчиками сексом, чтобы доказать подружкам, что тоже могу нравиться. И всегда сообщала им место в школьном саду, где встречаюсь с очередным дружком. Чтобы они могли прийти и посмотреть. Между прочим, когда ты знаешь, что кто-то подглядывает за тем, как ты занимаешься любовью, это так возбуждает! Они ведь там сами умирали от желания, но никто не проявлял к ним интереса. Кстати, две из них стали лесбиянками. Как ты думаешь, почему?
Он весело рассмеялся. Теперь Дэвид лежал на боку, поддерживая голову согнутой в локте рукой, и любовался живым, подвижным лицом Милли.
— Какая ты шалунья, Милли!
— О, ты еще не знаешь какая!
— Пожалуй, я задержусь дома еще на пару деньков…
— А как ты объяснишь это своей маме?
— Маме? — помрачнел он. — Ну, можно сказать, что я плохо себя чувствую…
Милли слегка пихнула его в бок:
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Да я на седьмом небе!
А ей опять совершенно некстати вспомнилось, как в детстве она случайно подсмотрела, как отец занимается чем-то недозволенным с их горничной. В тот день Милли раньше обычного вернулась из школы, по причине, которая уже забылась. А их мама как раз уехала к своей сестре, чтобы забрать на лето ее сына.
Желая сделать сюрприз отцу, который обожал свою малышку, Милли на цыпочках подобралась к его кабинету. Чуть приоткрыла дверь и вдруг увидела отца абсолютно голым. И еще какую-то молодую женщину, в которой Милли не сразу признала их горничную Бетти. Без форменной одежды она ее никогда не видела. Да и лицо женщины Милли увидела не сразу, потому что она сидела к двери спиной, широко раскинув по дивану согнутые ноги. А отец, у которого Бетти сидела даже не на коленях, а чуть выше, в свою очередь не заметил дочери, потому что глаза его были закрыты, а на лице застыло блаженно-глуповатое выражение. С тех пор Милли старалась не смотреть в лица мужчин, с которыми занималась любовью.
Ей тогда уже исполнилось одиннадцать, у нее уже несколько раз прошли менструации, и она сразу поняла, чем занимаются эти двое. На переменах они частенько обсуждали с девчонками, как это делается, но увидела это Милли впервые. Следовало тут же убежать, но она стояла и смотрела во все глаза. Никакого потрясения или возмущения тем, что происходит, Милли не испытала, хотя понимала, что ее любимый папа предал их мать. Но девочкой овладело одно только жгучее любопытство. Скорчившись под дверью и глядя на охваченную страстью пару снизу, Милли едва не плакала оттого, что некому точно так же разбросать ее одежду по комнате, и усадить ее не на колени, а чуть выше.
Всю следующую неделю она сгорала от нетерпения пойти дальше по пути открытия любовных тайн А ночами тайком подкрадывалась к родительской спальне, чтобы понаблюдать, что сегодня выделывает Бетти. Это продолжалось до тех пор, пока не вернулась ее мать. Правильная и сдержанная, очень похожая на Анабель. Для отца блаженные свидания прекратились, зато начались для Милли.
Ее кузену Тому уже было почти пятнадцать, в его худосочном теле во всю бушевали гормоны. Милли до сих нор не понимала, как он тогда удержался и не изнасиловал ее, после того как она пробралась ночью к нему в спальню и позволила обшарить руками все ее тело. Сам Том не очень нравился Милли, но не к Анабель же в постель ей было ложиться! А Милли так хотелось этого, что она не могла ни учиться, ни думать о чем-то другом.
В темноте Милли тогда не смогла разглядеть то, чем обладал Том. Но ладошка ее ложилась на до боли напрягшуюся плоть Тома. И неумело сжималась. Но что еще делать с этой штукой Милли тогда не знала. Собственные потребности она знала гораздо лучше, но для этого нужны были только пальцы Тома, которые могли заменить ее собственные.
К себе в комнату Милли возвращалась с пылающим лицом и мокрыми ногами. Тщательно вытиралась специально спрятанным полотенцем и пряталась в постели. Ей было хорошо и спокойно. О том, что после ее ухода творилось с Томом, она даже не задумывалась.