В очереди за мясом я встретил Кармелу — она стояла передо мной в темно-зеленом костюме, с сумочкой в руке, и не одна, а с какой-то девчонкой, видимо, подручной, — та складывала в сетку кулечки и пакетики. Это меня удивило, мясную лавку было не узнать.
Все сияло чистотой, в стеклянных банках росли цветы, на прилавке затейливо были разложены потроха, рубец аккуратно перевязан тесемочкой, а свиные головы укреплены на специальных подставках. Лавка стала безликой, как налоговое управление. Покупатели уже не совали Мясничихе пакеты с рыбой, надеясь таким образом смягчить ее сердце и получить кусочек получше. Они чинно дожидались своей очереди. Продавец — молодой человек в белоснежном халате — с каменным лицом выносил из холодильника мясо и холеными руками заворачивал выбранный кусок. Исчез запах мяса, который так хорошо мне запомнился. Теперь здесь пахло дезодорантом «Флоралия».
Из лавки мы вышли вместе, и Кармела рассказала мне, что у нее нового. Она работает поварихой в «Морских ветрах», а что стало с лодочным сараем, я и сам видел. Пожалуй, это к лучшему, что ее выселили оттуда, — зимой из-за штормов жить на берегу просто опасно. Теперь у нее своя комната с водопроводом, на кухне ей помогает девчонка, но радости от такой работы мало. Во-первых, иностранцы любят безвкусную пищу, а сготовить такую нелегко. Во-вторых, на кухню присылают всякую дрянь, и надо умудриться обставить все так, чтобы никто не догадался, что заложено в котел. Впрочем, это нетрудно сделать.
Девчонка сгибалась под тяжестью набитой до отказа сетки, а Кармела все рассказывала, до чего ж противны ей люди, для которых она готовит.
— Я вам вот что скажу. Голодный все слопает. Не нравится — закрой глаза. Мне поначалу показалось, что иностранцам нравится острое. А мне и говорят: «В следующий раз в рагу чеснока не клади». Хотелось бы мне знать, что это за рагу такое без чеснока.
— Она сейчас не хромает?
Иностранцы из гостиницы — это не люди, они хуже скотов, им человека оскорбить — проще простого. Они ее бесят. То еда у них остынет, изволь подогревать, то найдут что-нибудь в тарелке — и сразу в крик: «Чем вы нас кормите, немедленно замените!» Особо настырным она потихоньку плюет в тарелку, а если они не успокаиваются и требуют, чтобы им опять заменили, то она зовет кого-нибудь из девчонок, и они плюют вместе.
А в остальном все хорошо. Особенно я порадовался за Розу — ей становилось все лучше, и успехи лечения всех изумляли.
— Она в гостинице? — спросил я.
Нет, туда ей нельзя, но, к счастью, и этот вопрос утрясли. Сейчас Роза в приюте — это даже не приют, а санаторий; там ее лечат хорошие врачи. Лучшего выхода из положения и не придумаешь. Сеньор Муга — сама щедрость, он за все платит и договорился, что раз в две недели ее будут возить в Фигерас проведать девочку.
— Слегка прихрамывает. А в остальном все нормально, вот только с зубами что-то неладно, но это почти незаметно. Врач сказал, что она умна не по годам.
— Ее скоро выпишут?
— Через год. В крайнем случае — через полтора. Время пролетит незаметно. Вот увидите, сударь, когда приедете в следующий раз, Роза уже будет гулять с кавалерами. Чудо, просто чудо. Услышал господь мои молитвы.
Я вспомнил козу:
— А как поживает Астра?
— Астра? Нет больше нашей Астры. Сеньор Муга очень добр, но где ее здесь держать? Об этом и речи не было. Так что пригласили мы друзей и съели Астру на день святого Фирмина. Жаль бедняжку, да ничего не поделаешь. Ели и вас вспоминали.
Я спрашивал всех о доне Альберто, но никто ничего не знал, и я поплелся через поля, надеясь застать его дома. Ставни были закрыты, в углу оконницы воробьи успели свить гнезда, и напрасно я, надсаживая глотку, кричал в дверную щель «Пресвятая дева Мария» — никто не отзывался. Батраков не было видно, и все вокруг поросло огромными лопухами.
Единственным, кто наверняка что-то знал о старике, был дон Игнасио, я заходил к нему утром, но не застал. Я отыскал его в церкви и проводил до дому.
Теперь можно было спокойно ходить по деревне рядом со священником — никто не придавал этому никакого значения. Служанка принесла нам вина, и кошка заковыляла следом за ней, надеясь получить свою порцию. На скамье, которую дон Игнасио приспособил для расчистки и реставрации своих археологических находок, лежала парочка еще незнакомых мне предметов: лоскут почерневшей кожи — фрагмент пояса — и какая-то изъеденная ржавчиной железка в форме ложки — ей, по словам дона Игнасио, не было цены. Муга, похоже, стал более снисходительным в вопросах регламента церковной службы, по крайней мере дон Игнасио теперь мог оставить кого-нибудь за себя и съездить в Ампуриас, где в соленом прибрежном песке скрыто прошлое.