— Мы ездили в Мадрид, — сказал он.
— Я знаю.
— Это была ее идея, но все сложилось крайне удачно. Встряхнулись. Я закис в Сорте, да и она тоже.
Вы знаете Мадрид?
— К сожалению, не приходилось бывать.
— Вам обязательно надо туда съездить. Вы много потеряли. Совсем другая атмосфера. Совсем другой климат. Совсем другой народ. Там цивилизация. Там можно посидеть, выпить, послушать хорошую музыку.
Мадрид освежает душу. Поездка пошла нам на пользу.
Дон Игнасио вскользь упомянул, что здоровье Глории оставляло желать лучшего. Я решил, что старушка вернулась вместе с доном Альберто.
— Нет, в том месяце она умерла. Мы были в театре, а на обратном пути в такси у нее случился сердечный приступ.
— Извините, — сказал я. — Примите мои соболезнования.
— Когда мы уезжали, она чувствовала себя неважно, но в Мадриде ей стало значительно лучше. Дело в том, что мы зажились на этом свете. Говорим, суетимся, а сил у нас больше нет. Ее час пробил.
Я кивнул. Как должны были быть страшны те мрачные годы, которые несчастная старуха провела в ожидании смерти! Жалость захлестнула мое сердце.
— Никогда не мог себе представить, что la vieja покинет этот мир, — сказал дои Альберто. — Мне трудно свыкнуться с мыслью, что ее больше нет. Я стал вспоминать свою жизнь и понял, что в этом мире важно, а без чего можно обойтись. Взять хотя бы мою землю. Я не владелец, я всего лишь управляющий.
Ведь на самом-то деле она мне не принадлежит. Разве горы, реки, деревья могут кому-нибудь принадлежать?
Скорей всего, наоборот: я принадлежу земле. Почти всю мою жизнь на меня работали, я всего лишь надсмотрщик. Так пусть же люди, гнувшие на меня спину, встанут на ноги. Пусть они почувствуют себя людьми, подумал я. И тут же созрело решение. Помните тех семерых пеонов, с которыми я разговаривал, когда вы были у меня в гостях?
— Прекрасно помню.
— Они всегда стояли за меня, подумал я. Почему бы не отдать им землю? Наверняка они будут рады получить ее, а я буду рад от нее избавиться. В Мадриде я пошел к лучшему юристу посоветоваться, как это лучше оформить, и кое-что мы уже сделали. Вы не поверите, как трудно передать кому-нибудь свою землю. Такая волокита! Вы в последнее время не были у моего дома?
— Недели две назад я был у вас в имении, хотел узнать, нет ли каких новостей. Мне показалось, что дома никого не было.
— Вам не показалось, — сказал дон Альберто, — там действительно никого не было. Я оставил дом на управляющего, а он не удосужился даже зайти туда.
Мои батраки требуют, чтобы им отдельно платили за расчистку земли и рытье канав, за пахоту, за сев, за подрезку лозы, за опрыскивание винограда, — и управляющий платит. Он платит за семена, которые не были посеяны, за установку насоса у источника, который давно пересох, за лечение скота, которого у меня нет.
Да за те деньги, что я заплатил ветеринару, можно сделать прививки всем коровам в провинции!
— Да это же издевательство!
— Не знаю почему, но мои батраки решили, что я больше не вернусь. Возможно, кто-то пустил такой слух. И надо же мне было приехать именно в тот момент, когда два моих батрака ломали пристройку и вывозили камень. Когда я спросил, что они делают, они ответили: «Все равно здесь все разваливается».
— И что вы собираетесь предпринять, дон Альберто? — спросил я.
— Ровным счетом ничего, — сказал он. — И они это знают. Бедняки по своей природе — люди честные. Это вам не богачи. Здешний народ всегда был жестоким, жадным, склочным, но — честным. Его совратили.
Оглянитесь — кругом одно жулье. Дух мошенничества витает, в воздухе. Это раньше мошенники прятались по темным углам. Теперь мошенничество — обычное явление. Теперь мошенник — уважаемый человек. Как можно обвинять батраков в мошенничестве, когда все кругом — мошенники? Сейчас они копают картошку на полях Муги, а я остался с 200 кабальериями земли, которая мне не нужна и которую мне некому отдать.
— Еще не все потеряно. Наймите людей в Фигерасе, займитесь механизацией.
— И речи об этом быть не может, — сказал дон Альберто. — Пусть уж все идет прахом. Когда мои предки завладели этой землей — неважно, как это им удалось, — здесь был райский уголок. Трудно восстановить здесь все, как было, на это уйдут десятилетия, а может, и больше — уж слишком много деревьев порубили. Пусть здесь будет заповедник, что угодно, но картошку на этой земле сажать не будут! Когда был жив мой отец, в горах водились косули. Вдруг они вернутся?