На перевод значительной части Нового Завета, содержавшей, по мнению его организации, наиболее важные положения христианства, могло уйти до десяти лет. Поскольку местные племена не имеют письменности, нам приходится создавать ее самим. Затем перед нами встает, вероятно, наиболее трудная задача — научить людей читать.
Уильямс самодовольно причмокнул, по звук получился невыразительным.
— Следует признаться, что они не проявляют большого желания учиться.
— Вы все еще занимаетесь с чоло, если не ошибаюсь? — спросил Харгрейв.
— Да, мне предстоит заниматься с ними еще долго.
В этой части страны они составляют основную языковую группу. Возникает ряд специфических трудностей.
Многих понятий просто нет в их языке. В отличие от нас у них отсутствует абстрактное мышление. Нам приходится восполнять поразительную бедность их словаря.
Например, на языке чоло нельзя сказать: «Бог есть любовь»[11], — потому что у них нет таких слов, как «бог» или «любовь». Почитание бога им заменяет культ предков женского пола, так как у них царит матриархат. «Бог есть любовь» в переводе на чоло звучит так: «Праматерь наша никогда не сердится на нас». Возьмем другую цитату: «Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле»[12]. Точнее, чем: «Тот, кто нарушит табу, получит больше оленины», — перевести ее невозможно. Мы тратим месяцы, объясняя им, что такое царствие небесное и ад, внушаем им, что идолопоклонство — грех, и никогда не можем быть уверены в том, что добились успеха.
Высокий лоб Уильямса наморщился, и на его лице отразилась растерянность. Уильямс никогда не выходил из себя, он лишь испытывал порой временную растерянность.
— Сегодня Лиз говорила мне о чоло. Она показывала их прекрасные вышивки, — сказал Хоуэл.
— Они вам понравились? У нас с Мэри символизм вызывает отвращение. — Морщинки на лбу разгладились, и Уильямс, улыбаясь, самокритично заявил: — Возможно, мы относимся к их вышивкам с предубеждением.
— И много здесь чоло? — спросил Хоуэл.
— Человек восемьсот, — ответил Уильямс. — Они полукочевники, поэтому точно сказать трудно. К сожалению, они быстро вымирают.
— И скольких вы надеетесь научить читать?
— Процентов пять, — ответил Уильямс, — если повезет.
— То есть всего сорок человек? — спросил Хоуэл.
— Если сорок индейцев научатся читать, мы с Мэри будем довольны. Даже очень довольны. Это было бы прекрасным вознаграждением за все наши труды. Многие из наших братьев миссионеров, работающих в джунглях Амазонки, сталкиваются с еще более серьезными трудностями. Некоторые из них пытались донести содержание Библии до племен, в которых насчитывалась всего сотня индейцев; порой миссионеры испытывали страшное разочарование — племя вымирало раньше, чем им удавалось закончить перевод, и многолетний труд сводился на нет.
Повинуясь внутреннему импульсу, Хоуэл задал вопрос:
— Вы случайно не слышали об индейцах гуахибо?
— Конечно, слышал, — ответил Уильямс, — именно о таких племенах и идет речь. Брат миссионер работал там весьма успешно. Но, к несчастью, на их земле обнаружили нефть, и произошло неизбежное.
— Что именно? — спросил Хоуэл в надежде, что Уильямс, живущий в глубокой провинции, может зпать какие-то факты, которые ускользнули от него в столице.
— Их снова загнали в лес, — ответил Уильямс.
— Где они, вероятно, умерли с голоду?
— Да, именно так, — подтвердил Уильямс. — Во всяком случае, большинство. Это племя так и не услышало слова божьего. Уинтроп Шэпп, мой близкий друг, напрасно потратил пять лет на перевод Священного писания. Он завершил работу над Евангелием от Марка за неделю до вторжения колонистов. Там произошла чудовищная трагедия.
Они перешли в гостиную. Коллекция горных пород, собранная Уильямсом, вызвала у них восхищение.
Мэри принесла кофе и разнообразные сэндвичи, и Харгрейв приподнял край одного из них, проверяя, нет ли там мяса.
— Что касается чоло, — негромко заговорил Уильямс, — то на прошлой неделе до нас дошло неприятное известие. Один новообращенный индеец сообщил старосте, что незадолго до его ухода из деревни к ним приходил какой-то партизан. Я должен объяснить, что староста назначается из числа обращенных, заслуживающих поощрения, он обладает некоторой властью над прочими и пользуется привилегиями.
— Старосты — это люди со смешанной кровью, — пояснила Мэри. — Чоло не знают, что такое соперничество, у них нет стремления к власти. Они сущие дети.