Заступничество хозяйки на сей раз не помогло. Бабка как будто начала поддаваться, но тут вмешалась тетка Михася:
– С ума сойдешь с этой девчонкой! Где это видано, чтобы в таком возрасте по балам ходить? Она еще за прошлую танцульку не расквиталась. Моя дочь…
После этих речей бабка заартачилась.
Я убежала на чердак. Мне было горько и обидно. Конечно, я могла уйти без разрешения, ничего бы мне не сделали. Но это не принесло бы ни малейшего удовлетворения. Бабка с теткой были по натуре глупые и несправедливые. Надо же придумать такое издевательство! Они мне просто-напросто мстят. Я забилась в уголок за трубу и долго там сидела.
Взглянув случайно на крышу, я вспомнила, как из чердачного окошка оповестила весь свет о своем шестнадцатилетии. Было мне тогда невыносимо тяжко. Утром у колодца я сама себя поздравила. Подарила себе желтый цветочек, он еще лежал здесь, совсем высохший. Мне захотелось плакать. Но, услышав бабкин зов, я сдержала слезы и спустилась вниз. Бабка велела проводить тетку Михасю на станцию, а потом зайти в аптеку и в булочную.
Тетка пожелала, чтоб я подождала, пока тронется поезд. Едва я вышла со станции, как наткнулась на Петкевича. Он вежливо поклонился. Я видела, что ему очень хочется подойти, но недостает решимости. Я побежала во весь дух в булочную, а оттуда прямо к рынку. У дверей аптеки мое внимание привлек огромный плакат с большим красным крестом наверху. Это было объявление: требовались люди на работу. Сначала я ничего не поняла. Перечитала еще раз. Теперь все было ясно. В Нижней Силезии организуются пункты Красного Креста. Пункты эти будут обслуживать людей, возвращающихся из гитлеровских концлагерей, и новоселов, которые приедут осваивать западные земли. Жилье, питание и обмундирование гарантируются. Выдается бесплатный железнодорожный билет. И вдруг меня осенило. «Требования: хорошее здоровье и возраст не моложе восемнадцати лет, только и всего», – подумала я. Здоровье у меня лошадиное, лет, правда, немного не хватает, но выгляжу я, пожалуй, старше…
Я вошла в вербовочный пункт. Народу было немного. Несколько вопросов, кое-какие анкетные данные (документы не спрашивали). Дату рождения я изменила. Получилось столько лет, сколько требовалось.
Пять минут спустя у меня в кармане уже лежал железнодорожный билет и направление в Свидницу. Название города мне понравилось, оно было какое-то веселое.
«Теперь можно и не идти на вечер», – подумала я, входя в аптеку. Лекарство получила, но возвращаться домой не хотелось, и я побежала на станцию узнать, когда будет мой поезд.
Только бы поскорее уехать. У меня было четыреста злотых и вещей так немного, что они легко помещались в маленьком чемоданчике.
Я задумалась и не заметила, как нос к носу столкнулась с участницами той знаменитой прогулки по Кальварии. Они проследовали мимо с безразличным видом, молча. Смотрели куда-то в пространство или себе под ноги, одна только Бася глянула на меня с вызовом.
Я не могла сдержаться. Пусть думают, что я совсем спятила, – опомнятся, когда меня здесь не будет. И показала им язык…
Глава 2
Поезд тронулся. Я стояла у окна вагона и улыбалась, пока последние дома Кальварии не скрылись за поворотом. Села и сразу почувствовала усталость и растущее беспокойство, мучительное, как зубная боль. Не имело смысла прикидываться. Не перед кем было. Никто меня не видел. А на самом деле мне было страшно.
Я украдкой разглядывала попутчиков – доверия они не внушали. Все были поглощены своими заботами. Мне становилось все страшнее. Я боялась предстоящего путешествия, боялась этих людей. Может, лучше вернуться вечером из Кракова? Пожалуй, так и сделаю! Зачем только я затеяла эту поездку? Вернусь вечерним поездом. Приняв решение, я немного успокоилась. В Скавине мы надолго застряли.
– На краковской линии серьезная авария, – сообщил начальник поезда.
Кое-кто из пассажиров решил добираться до Кракова на попутных машинах, мне же спешить было некуда. Я осталась одна в купе. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать свой шаг. Когда поезд наконец прибыл в Краков, все сомнения улетучились в шуме и сутолоке большого вокзала. Страх исчез без следа.
Поезда в сторону Вроцлава не пришлось долго дожидаться. Подали состав, и, прежде чем я успела опомниться, все места были заняты. Какой-то симпатичный железнодорожник помог мне забраться в вагон через окошко.
Меня прижали в угол купе, у самой двери. Проехали Катовице. На конечной станции, в Кротошине, я должна была сделать еще одну пересадку – на Вроцлав. Поезд неторопливо двигался вперед. Пассажиров, казалось, радовало уже то, что он не стоит на месте. Мы часто останавливались на маленьких, похожих друг на друга, почти всегда пустых и разрушенных станциях. Пейзаж ничем не отличался от нашего. Проехали угольный бассейн, дальше по обеим сторонам полотна потянулась беспредельная равнина. Кое-где рельсы так близко подходили к шоссе, что из окон вагона были отчетливо видны целые кладбища полусожженной и разбитой военной техники, сваленной в канавы. Ни следа гражданского населения. В деревнях и на дорогах ни души. Лишь иногда попадались группы военных.
Неужели весь мир выглядит так же? Колодцы. Грязь. Фруктовые деревья. Мальвы в саду. Здесь нет людей! Я одна в этом переполненном поезде. Нет… Одна на всем белом свете. Меня снова охватила паника.
Погода испортилась, все кругом помрачнело. Моросил мелкий дождичек, небо на горизонте подернулось плотной грязной мглой. В купе сидели несколько мужчин, не обращавших на меня никакого внимания. Они ехали в Легницу. Один из них, в пиджаке, перешитом из военного мундира, сказал:
– Немало я в жизни перенес. Доставалось иной раз крепко! Думал, теперь меня ничем не проймешь, годы не те. А тут, представьте, еду в эту Легницу, словно к невесте. Все меня отговаривали, а я сказал: западные земли – дело большое, кто этого не понимает, будет потом жалеть. Они принадлежат нам по праву. Как подумаю об этих «сверхчеловеках», о зверствах гитлеровцев, представлю себе их кичливые морды, сразу вспоминаю, что еду я в Легницу, и снова начинаю верить в справедливость.
– Не очень-то радуйся, не на пикник едешь, – вмешался другой, со шрамом на печальном лице. – Поначалу наверняка будет тяжко. Поляков там пока нет. Много еще воды утечет, прежде чем наши маловеры раскумекают, что к чему.
– Сказали, что на месте нам выдадут оружие, – заметил бывший солдат. – Раз так, может быть горячо. Там еще не один эсэсовец скрывается. Они ведь верили в Гитлера до последнего дня. Вкалывать придется здорово, увидите.
– Ты что? – возмутился самый старший. – Работы боишься? Ее только-то и будет вдоволь. Разве это плохо? И жилья будет достаточно. В Борку Фаленцком моя семья из двенадцати душ ютится в одной комнате с кухней, и нет никакой надежды на улучшение. А в Легнице я своей старухе обещал такую квартиру, о какой она всю жизнь мечтала: две комнаты с кухней и балконом.
А я о чем мечтала? Мне в тот момент казалось важнее всего иметь хоть какую-нибудь крышу над головой, чтобы еды хватало и чтобы никто на меня не кричал.
За три остановки до Кротошина объявили долгую стоянку. Занят путь. Темная и пустая станция мгновенно заполнилась народом. Все искали воду.
В неровном свете скрученных из газет факелов люди толпились у колодца, прогуливались, перекликались. Со временем беспокойная толпа угомонилась. Разговоры стихли. Только где-то в хвосте поезда затянули песню пьяные голоса. Стало совсем темно. Похолодало. Часть пассажиров вернулась в поезд. Станция постепенно замирала.
– О господи! На помощь! – Разорвавший тишину отчаянный женский вопль вновь всколыхнул толпу.
Поднялась суматоха. Прогремело несколько выстрелов. Потом началась шумная и жаркая дискуссия:
– К чему ей все это? Куда полезла? Я свою жену ни за что в такую поездку не отпустил бы. Не женское это дело, – возмущался кто-то в коридоре.