Я поглубже забилась в угол, укрылась с головой пальто. Я не знала толком, что произошло, но поняла, что женщину, взывавшую о помощи, все осуждают. Значит, и за меня никто не вступится.
Пронзительно засвистел встречный поезд. Наконец путь освободился. До Кротошина доехали быстро. Там пересадка. И надо хоть немножко поспать. Будь что будет, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Пути назад уже нет!
– Подъезжаем к Вроцлаву, – сказал кто-то в купе. – Сейчас будет мост. Его еще не восстановили, придется пройтись пешком. А там до города рукой подать.
Первые сутки пути остались позади. Вчера в это самое время я выехала из Кальварии. А сегодня как будто и мир стал иным. Прекрасное летнее утро. Я во Вроцлаве. В дороге лишилась только часов. И, следуя правилу «слезами горю не поможешь», даже не плакала. Ничего не поделаешь. Раз уж начала самостоятельную жизнь по своей воле, буду вести себя как взрослая.
А дело было так. Я спокойно сидела в своем углу, когда в купе заглянул солдат. Ничего не подозревая, я с любопытством на него смотрела. Это был совсем молодой парень со вздернутым носом и чуть раскосыми голубыми глазами. «Если бы он улыбнулся, на щеках у него, вероятно, появились бы ямочки», – подумала я.
Не заходя в купе, солдат остановился в дверях, огляделся, посмотрел направо, потом налево и, наконец, произнес:
– Махнемся?
Я не поняла. Он протянул руку и прикоснулся пальцем к моим часам. Я испугалась и поглядела в отчаянии на своих попутчиков, надеясь получить поддержку. Увы, все отвернулись. На их помощь рассчитывать нечего. А парень спокойно повторил:
– Махнемся?
– Махнемся! – еле слышно прошептала я и расстегнула ремешок. Он взял часы, приложил к уху, убедился, что они идут, и не торопясь надел на руку. При этом он улыбнулся, и оказалось, что ямочки у него, действительно, были.
– Ага!.. – Он словно припомнил что-то, полез в карман и сунул мне какую-то блестящую вещицу. И ушел.
Я долго вертела в руках безделушку, не зная, что с ней делать. Это был браслет, густо усыпанный сверкающими камушками, очевидно серебряный и не имеющий никакой ценности.
– Покажите, – сказал кто-то из пассажиров, – может, я куплю.
Я быстро надела браслет на руку. «Не нуждаюсь в ваших одолжениях. Теперь уж ничего назад не вернешь. Пусть этот браслет останется со мной. Может, он принесет мне счастье».
Через мост перешло совсем немного пассажиров. Подошел маленький смешной паровозик с одним-единственным вагоном. Мы уселись и очень скоро приехали на вокзал.
Я в нерешительности остановилась на перроне. Несколько раз перечитала надпись: Вроцлав – Одра. Подождала чего-то, но так ничего и не дождалась. Медленно спустилась в туннель и вышла на площадь. Вокзал остался в стороне. Я огляделась. Вокруг никого не было. Что случилось с людьми? Куда они вдруг подевались?
Я встревожилась и решила вернуться на вокзал – там хоть кто-нибудь да есть.
Перед главным зданием вокзала под большой вывеской, на которой крупными буквами значилось: Справочная, а помельче – Auskunft, сидел в массивном кожаном кресле пожилой, совершенно седой железнодорожник. Его вытянутые ноги в черных ботинках покоились на обитой кожей табуреточке. Перед ним стоял столик, и не какой-нибудь обыкновенный, а весь позолоченный, на тоненьких гнутых ножках – прямо музейный экспонат.
Паровоза уже не было. Ничто не нарушало мертвой тишины. Казалось, весь мир погрузился в глубокий сон. Я слышала лишь отзвук своих шагов и учащенное биение сердца. Железнодорожник поднял голову. У него было симпатичное, добродушное лицо, открытый взгляд выцветших голубых глаз.
– Вы откуда взялись, барышня? – спросил он, и, пошарив рукой за креслом, подал мне табурет. – Садитесь.
Я послушно села.
– Здравствуйте. Я приехала из Кальварии. Хорошо, что вы здесь. Я боялась, что тут совсем нет людей.
– Как это нет? Люди есть, только город так велик, что их и не видать. А вы-то зачем сюда приехали? На работу или к родным? – расспрашивал старик с видом человека, которого устроит любой ответ.
– Я здесь проездом. Еду в Свидницу.
– В Свидницу? – повторил он. – Ну, тогда у вас еще много времени. В шестьдесят шесть играете? А то сидишь тут целыми днями, скучновато…
– Мне бы очень хотелось побыстрее отправиться дальше. Скажите, когда уходит поезд на Свидницу, а если еще останется время, я сыграю с вами в карты.
– Скажу, отчего ж не сказать. Справочная все знает: где продают хлеб, где есть питьевая вода. И где можно переночевать. А что касается поезда, то… пожалуй, одному богу известно, когда он пойдет. Пока еще поезда не ходят.
– Как, вообще не ходят?
– Да. И вообще и в частности. Этот город фрицы так защищали, что камня на камне не осталось. И когда все наладят – неизвестно, работы здесь чертова уйма. Дело ясное. Нет поездов, и все тут. А мне велели сидеть, вот я и сижу. Грею на солнышке старые кости и думаю: экая жалость, что моя старуха не видит. Я всегда ей говорил: летом справочная должна располагаться на солнышке. Я уже тридцать лет по этой части работаю.
– Что же делать? Мне надо в Свидницу.
– Может, хотите подъехать на попутной машине? Вчера я разговаривал с одним человеком, который за один день успел съездить в Легницу и вернуться. Да и во Вроцлаве можно остаться. И здесь люди живут, – старик поудобнее устроился в кресле. – Я, например, на Вроцлав не жалуюсь.
– Нельзя мне здесь остаться. Это очень важно, понимаете?
Железнодорожник ответил не сразу. Он долго рылся в портфеле, прислоненном к креслу, наконец вытащил большую карту и освободил для нее место на столике.
– Понимаю, разве я молодым не был? Сейчас поглядим, где эта земля обетованная находится.
Мы склонились над картой.
– Вот по этой дороге доберетесь до автострады, – показал он. – Тут порядком будет, больше десяти километров.
– Не беда, я люблю ходить пешком, – сказала я, чтобы подбодрить себя. – Ноги у меня здоровые, а вещей мало.
– Подождите, скоро привезут обед. Может, они подкинут вас до шоссе. В городе среди развалин ничего не стоит заблудиться. А пока суд да дело – сыграем в шестьдесят шесть.
Играли мы битый час.
Железнодорожник все время выигрывал – раз уж ему этого хотелось… – и радовался от души. А я была рада, что не одна в этом огромном пустом городе.
Старик великодушно поделился со мной обедом. Я с удовольствием поела наваристого супа и галушек с мясом. И вдруг почувствовала, что должна немедленно уйти, иначе разревусь и останусь. И у меня не хватит сил и мужества продолжать путь.
Напутствуемая самыми искренними пожеланиями старого железнодорожника, я отправилась дальше. По обеим сторонам дороги высились мрачные, изрешеченные снарядами здания, похожие на испорченные, почерневшие от старости зубы. Пулеметные очереди изукрасили их странными и таинственными узорами. Окна повсюду наглухо забиты досками. Пусто, как во время воздушного налета. Лишь изредка торопливо перебежит улицу одинокий прохожий. Воздух густел, усиливался сладковатый и едкий запах гари. Догорали целые кварталы. У меня першило в горле. Из заваленных подвалов тянулись тонкие струйки дыма, которые не тревожило ни единое дуновение ветерка. Зловоние усиливалось. Я ускорила шаг. Потом пустилась бегом. И бежала до тех пор, пока не выбралась на свободное от развалин пространство. Вот, наконец, и мост. Я поставила чемодан на землю, облокотилась на перила и долго смотрела на спокойные воды реки.
Как приятно дышать свежим воздухом! Широкая величественная река привольно и весело несла свои воды, снисходительно не замечая того, что творилось вокруг.
– Kommen Sie her![7]
От резкого окрика я вздрогнула, отпрянула от перил и обернулась. Не далее чем в трех шагах от меня стояли двое молодых людей с велосипедами. Оба были в зеленых, совсем новых комбинезонах. У одного на плече висел автомат.
– Ausweis! – крикнул второй. – Sind Sie Deutsche?[8]
– Ich bin Polen,[9] – машинально ответила я по-немецки, не двигаясь с места.