Наконец, уже далеко за полночь, на шоссе появился одинокий грузовик. В кабине сидел только шофер. Место рядом с ним было занято каким-то ящиком. Я забралась в кузов и пристроилась там на своем рюкзаке. Поехали. Благополучно миновали Вадовицы, потом Клечу. Вдруг машина затормозила. Авария. Протекает радиатор.
Шофер отправился на поиски воды. Я осталась одна. Кабину он запер. Я боялась пустого шоссе и хотела пойти с водителем, но тот не разрешил.
Ночь была темной, ветер гнал по небу огромные свинцовые тучи, трепал брезент. Я оказалась в одиночестве посреди этой сумрачной пустыни. Знакомые предметы изменили свои очертания. Все сильнее выл ветер. Я пыталась взять себя в руки, думать о чем-нибудь приятном. Не получалось. Вдруг щелкнула ручка кабины, но я убедила себя, что это мне только почудилось. Между тем звук повторился. Он был вполне реальным. Я осторожно приподняла край брезента и увидела, что в кабину пытается проникнуть какой-то человек. Откуда он тут взялся? Шагов я не слыхала.
Что же делать? Страх парализовал меня. Я сидела неподвижно, затаив дыхание. С минуту было тихо, казалось, незнакомец ушел. Вдруг меня ослепил скользнувший под брезент луч света от карманного электрического фонарика. Его владелец увидел меня. Залез в кузов. Выпрямился и направился ко мне, светя фонариком прямо в лицо. Он казался огромным. Остановившись, великан пробормотал что-то непонятное. Повторил то же самое. Теперь я разобрала одно слово: сигареты.
Силы вернулись ко мне, я вытащила из рюкзака пачку сигарет и спички и протянула ему. Он попытался зажечь спичку, но так тряслись руки, что ничего из этого не вышло. Он вернул спички мне. Я зажгла одну, поднесла к его лицу и невольно на него взглянула.
Тут события стали разворачиваться с головокружительной быстротой. Спичка выпала у меня из рук, великан пошатнулся. Он был мертвецки пьян. Потом он схватил меня за руку. Я вырвалась, он упал. Я спрыгнула с машины и помчалась в сторону Клечи.
Когда я вернулась с водителем, пьяный спал, еще тлел его окурок, а оброненный фонарик освещал кузов.
До Кальварии я доехала, примостившись в кабине.
Передо мной маячило лицо этого человека, губастое, слюнявое, и глаза… глаза помешанного. Вот он наклонился надо мной…
– Катажина, Катажина! – возле меня стояла бабка. – Проснись, уже белый день! Почему ты кричала? Приснилось что-нибудь?
Не совсем еще опомнившись, я села в постели и оглядела комнату, словно попала в нее впервые.
– Приснилось? Нет… Я только хотела сказать, бабушка, что ни за какие сокровища в Бельск больше не поеду.
Бабка не могла понять, почему я отказываюсь ехать, кипела от возмущения. Наконец она решила:
– Не хочешь – не надо, сама поеду. Хозяин говорил, что с завтрашнего дня будут ходить поезда.
Действительно, на другой день Виктория проводила бабку на вокзал. Из Бельска бабка вернулась ночью. С пустыми руками. Торговля кончилась.
На дне шкафа у нас лежала целая кипа шерстяных отрезов. Материал на костюмы до сих пор еще держался в цене. На выручку от продажи одного отреза можно было спокойно прожить месяц. К сожалению, Михал снова напомнил о себе, и это стоило нам кучу денег. Мы могли считать себя обеспеченными всего на каких-нибудь полгода. Бабка отличалась короткой памятью. Мои поездки в Бельск были сброшены со счета. Бабка снова помыкала мною и не переставая упрекала в безделье.
Я взялась вязать шерстяные кофты. Заказчиц присылала хозяйка. Как-то я осталась дома одна. Бабка с Викторией пошли за покупками. Я заканчивала кофту, за которой вскоре должны были прийти.
«Надо бы поставить на плиту утюг, – подумала я. – А может, попросить у хозяйки электрический? Бабки нет, никто не будет кричать: «Одалживаться – последнее дело. Учись обходиться своим!»
Доля истины в этом, конечно, есть, часто одалживаться неудобно, но один-то раз можно? Я довязала рукав, аккуратно расправила его. – Получу четыреста злотых. Пригодятся на поездку в Краков. У тетки с бабкой не разживешься. Им и в голову не приходит, что мне есть-пить надо».
Хозяйка сидела в кухне на маленьком табурете у окна и щипала перо.
– Утюг? Отчего ж не дать? Возьми на буфете.
Я быстренько приготовила все для глаженья. И успела в самый раз. Когда постучалась заказчица, я пришивала последнюю пуговицу.
– Я чуть пораньше пришла, потому что вечером к куме собираюсь. Подумала: а вдруг готово? Завтра мне тоже некогда. Свинью режем. Вижу, что готово. Сейчас примерю… Что ж, шикарно получилось. Моя Хеля тоже вязать умеет, да только на ее работу смотреть тошно. Там длинно, тут перекошено – никакого виду.
Кофта и в самом деле сидела великолепно.
– Очень хорошо, – сказала заказчица. – Так я, может, материю на платье принесу. Говорят, вы и шить умеете.
– К сожалению, у меня нет машинки. Зимой шила на соседкиной, но брать ненадолго – куда ни шло, а постоянно просить неудобно. Бабушка уже давно собирается купить машинку, если купит, я сразу вам сообщу.
– А где же родня? Вы сегодня одна дома?
– Мы вечно вместе, в одной комнате. Никакого покоя. Если немного одна побуду, мне это кажется праздником.
Заказчица расплатилась, но с уходом медлила. Я не стала ее задерживать, и она ушла.
«Как бы теперь припрятать деньги, да получше? – подумала я. – Иначе все кончится, как обычно, – уплывут мои денежки к бабке в карман. Может, отдать на сохранение хозяйке? Это мысль!»
Я побежала на кухню. Хозяйка по-прежнему неторопливо щипала перо.
– Спасибо, – я поставила утюг на место. – В самую пору поспела. Кофту уже взяли. У меня к вам просьба: не могли б вы спрятать эти деньги? Вы же знаете мою бабку, она всегда найдет, какую дырку заткнуть: не на Михала пойдут, так на тетку. Мне хотелось бы сберечь эти четыреста злотых.
– Могу спрятать, – коротко ответила хозяйка и сунула деньги в карман передника.
– Я еще никогда не щипала перо. Помочь вам? – спросила я.
– Садись помогай. Это для внука, который родился у моей младшей дочери. Мальчонке скоро два года, а я его еще не видала. Может, приедут, когда малость поутихнет вокруг, вот и будет кстати.
– Столько пуха на подушку?
– Какая подушка! На перину. Они там по-современному, под одеялами, спят. А перина всегда перина. Каждому нужна.
Мы молча взялись за работу. Дверь в сени я оставила приоткрытой, потому что не могла запереть нашу комнату. Единственный ключ бабка всегда брала с собой, чтоб я случайно не ушла далеко от дома. Вдруг кто-то вошел. Скрипнула несмазанная наружная дверь, послышались шаги по лестнице, и в дверь постучали.
– Входите! Не заперто! – крикнула хозяйка.
– Слава Иисусу Христу! – На пороге появилась опрятно одетая крестьянка с белоснежным полотняным узелочком в руке.
– Во веки веков! – ответила хозяйка. – Входи, входи! Ты, пожалуй, года два у нас не появлялась! Как дома-то?
– Живем помаленьку. Корову осенью купили, уже вторую, теленка теперь ждем. Есть и лошадь, только еще молода. Хлопот по хозяйству полно, а муж нисколечко не помогает, целыми днями сапожничает. Все хозяйство на моих плечах, ни минутки свободной нет. Младшая моя, Юзя, еще не крещенная….
– А знаешь, Марина, кто на прошлой неделе заходил? – перебила ее хозяйка. – Тот рыбак, помнишь? Который жениться на тебе хотел.
– Что вы говорите? Этот рыбак? Ну и как он поживает?
– Говорил, будто всю войну партизанил где-то в горах. Теперь возвращается в Краков, вот по дороге и заглянул. Славный он мужик, всегда таким был. Подарок мне принес. Подойди, Катажина, к шкафу, открой, где лежит белье, там увидишь сверток в бумаге. Принеси его сюда.