Они расставались на несколько суток, и в эту ночь Андрей, как заботливый муж, старательно исполнил свой супружеский долг перед их недолгой, но все-таки разлукой. Это была незапланированная ночь любви, вызванная скорее форс-мажорными обстоятельствами, чем потребностью в физической близости, и удовольствия она доставила обоим мало. В полночь они уже мирно спали, повернувшись, по обыкновению, друг к другу спинами и закутавшись каждый в свое одеяло. На личном одеяле в свое время настояла Анна, а Андрей, как обычно, не протестовал, несмотря на то, что в первые годы их брака он предпочитал засыпать, обнимая Анну. Но это мешало спать Анне, и он смирился. Впрочем, как и со многим другим в их семейной жизни, где первую скрипку неизменно играла Анна.
В аэропорту Анна позволила мужу поцеловать себя только в щеку, смущаясь присутствием множества других людей. Андрей не обиделся, он знал, что его жена, несмотря на свою эффектную внешность, очень скромна и даже стыдлива во всем, что касается внешних проявлений любви. Он долго махал ей рукой на прощание, даже когда она уже затерялась за спинами других пассажиров рейса Санкт-Петербург – Москва.
Время полета для Анны пролетело незаметно. Ее развлекал сосед, имеющий вид человека преуспевающего и очень самоуверенного. Это был молодой мужчина лет тридцати, в дорогом костюме и с массивными золотыми часами на худосочном запястье. Звали его Кирилл, что в переводе с греческого значило «властный, могущественный», о чем он сразу же сообщил Анне, знакомясь с ней. Кирилл был словоохотлив, но не слишком умен. Как только самолет взлетел, он, желая завязать разговор, спросил Анну, не боится ли она летать.
– Лично я чувствую себя намного увереннее на земле, – сказал он с таким видом, словно доверял ей великую тайну.
– А я бы хотела быть птицей, – взглянув в иллюминатор, в который были видны похожие на невиданных зверей и часто меняющие свой облик облака, сказала Анна. – Вить гнезда, растить птенцов, учить их летать. Но, наверное, тот, кто создал людей, не случайно не дал им крыльев и всего, что к ним прилагается.
Кирилл с удивлением посмотрел на нее, видимо, не поняв, какое отношение имеет к его вопросу ее ответ. Но это его не смутило.
– Вы были бы прекрасной птицей, – сказал он, думая, что делает ей комплимент. И, меняя тему, спросил: – Вы москвичка?
– Я бедная санкт-петербургская провинциалка, – сказала Анна. – И мне очень нужен Вергилий, который провел бы меня по всем кругам московского ада.
Намек был очень прозрачен. Как ни глуп был мужчина, но он понял его. Он достал визитную карточку и, удерживая ее двумя пальцами, протянул Анне.
– Позвоните мне, когда у вас появится желание прогуляться по Москве в чьей-либо компании, – сказал он. – И пусть меня зовут не Вергилий, но я ничуть не хуже его в определенном смысле.
– Заманчивое предложение, – сказала Анна, читая надпись на визитной карточке, золотую на черном фоне. Самым крупным шрифтом было набрано название банка, в котором Кирилл работал мелким клерком. – Я подумаю над ним на досуге, Кирилл. Да, кстати, забыла спросить – у вас есть дети?
– Двое, – ответил он после короткой паузы, словно преодолев искушение солгать. И с тревогой спросил: – Это что-то меняет?
Анна покачала головой.
– Не беспокойтесь, Кирилл. В Москве у меня будет всего три или четыре дня. И как минимум один из них – ваш.
– Обещаете? – настойчиво спросил мужчина, пытаясь заглянуть ей в глаза. – Пообещайте мне!
– Будьте доверчивы, как птицы поднебесные, они ни сеют, ни жнут, а им всё дается, – ответила с улыбкой Анна.
– Это что-то библейское? – нахмурился Кирилл.
– Это из Нагорной проповеди, но не совсем дословно, – пояснила Анна.
– А вы случайно не из тех религиозных фанаток, которые бродят по квартирам и вербуют сторонников в свою секту? – с подозрением взглянул Кирилл на нее.
– Нет, я не сектантка, и даже не монашенка, – успокоила его Анна. – Простите меня за эту неудачную цитату, Кирилл. Думаю, в нашем с вами случае мне стоило вспомнить Марка Твена, сказавшего однажды, что в рай стоит идти ради климата, а в ад – ради компании. Mea culpa.
– Что? – озадаченно спросил мужчина. Он явно не знал латыни. Разговор выходил за грани его понимания, и это его нервировало.