Но Мати уже умчался к парку за рыночной площадью; он зубами выдергивал пучки травы, и рядом то же самое делал Домино. Остальные кошки также поспешили взяться за дело, собирая траву, а Трильон уговаривала Воробья съесть ее. Вскоре целая груда травы окружала Воробья — куда больше, чем смогла бы проглотить любая кошка. Только Пангур направился по площади к обшитой досками церкви.
Воробей с трудом жевал траву, но она вываливалась из его рта; на травинах все еще висели комочки земли. Воробей застонал, чуть заметно покачав головой.
— Не могу больше… — жалобно пробормотал он.
— Ешь! — настаивала Трильон. — Еще немножко! Нужно!
Воробей рыгнул, глотнул — и его начало рвать. Через мгновение из его желудка уже вылетало все подряд. Кошки наблюдали за ним с облегчением.
Мати взмахнул хвостом и замурлыкал.
Рыжий кот смущенно посмотрел на горку рвоты на асфальте и на кошек вокруг, вытаращивших на него глаза.
— Просто небольшое расстройство… — Он хихикнул и от этого сразу закашлялся. Потом добавил: — Не так-то легко от меня избавиться!
Мати подошел к Воробью и принялся вылизывать ему уши. Тут он заметил невдалеке Пангура, появившегося из-за церкви. Когда вожак подбежал к стае, вид у него был мрачный.
— Я нашел коробку, ту, с едой. Она очень странно пахнет. — Пангур напряженно стиснул зубы. — Думаю, она отравлена.
Потрясенные кошки молчанием встретили его открытие.
На следующий день Мати и Домино вместе отправились в парк, а Воробей крепко спал, приходя в себя после отравления. Возможно, они в последний раз могли погулять среди астр, в последний раз поваляться под лучами солнца в уже вянущей траве.
Черно-белый котик попытался поймать пчелу.
— Слушай, то дурное предчувствие, что у тебя было… — заговорил Домино, не глядя в глаза Мати. — Как ты думаешь, что может… может случиться с нами? Ну, я хочу сказать, если мы останемся здесь?
— Поосторожнее, эта штука может тебя укусить, — предупредил его темно-рыжий друг.
— Эта штука? Да это же просто муха!
Мати нахмурился:
— Она может кусаться.
— В самом деле? Откуда ты знаешь?
Белой лапой Домино прижал пчелу к земле.
— Думаю, тебе лучше ее отпустить.
— Не выйдет! — фыркнул Домино. — Знаешь, как трудно ловить мух? А если я ее съем? — хихикнул он, прижимая пчелу крепче.
Мати моргнул. И в то же самое мгновение ему представилось: Домино взвизгивает от боли; крохотное жало вонзается в подушечку его лапы, выбрасывая яд, а Мати только и может, что беспомощно смотреть…
— Я же тебя предупреждал! — сердито проворчал Мати.
Теперь ему виделось, как Домино бежит через парк, отчаянно всхлипывая, а его лапа распухает…
— Отпусти ее! — неожиданно рявкнул он.
Домино подпрыгнул и отскочил назад. Пчела вырвалась на свободу и сделала круг над их головами, прежде чем улететь прочь.
— Да что с тобой? — резко спросил Домино. — Теперь она улетела! Это же просто злая муха!
Уши Мати дернулись.
— Я подумал… она может укусить.
— Но кричать-то зачем? Я уже обжигался крапивой. Велико ли дело! Я не младенец, видишь ли.
Домино в недоумении уставился на Мати, задрав хвост.
— Извини… — буркнул Мати.
Черно-белый смягчился:
— Может, на тебя так история с Воробьем подействовала? Но он поправится, Пангур так сказал.
Мати очень хотелось рассказать другу о том, что он видел во Фьянее. Хотелось объяснить, что пчела могла причинить серьезную боль… а может быть, даже убить. Но это прозвучало бы просто глупо. В конце концов, это ведь действительно было что-то вроде мухи, разве не так?
— Эй, развеселись, приятель! — с насмешкой во взгляде сказал Домино. — Пойдем поищем каких-нибудь личинок.
В ту ночь все кошачье сообщество собралось у старой вишни под полной луной. Грустные зеленые глаза смотрели с их серьезных мордочек.
— Амма, я не хочу уходить! — ныл белый с рыжим котенок по имени Скаллион.
Его сестренка Пипс, рыжая полосатая с белым нагрудничком, кивала, соглашаясь с ним.
— Я знаю, детки, — ответила Притин, их мать, вылизывая макушку Скаллиона.
Она была белой с рыжим, как и Пипс, хотя белых пятен у нее было меньше, чем у дочери.
— Никто из нас не хочет, но здесь теперь небезопасно.
— Это из-за того, что случилось с мистером Воробьем?
— В каком-то смысле да. А в другом — мы просто не понимаем.
Пангур медленно прошел по булыжникам к ожидавшим его кошкам.
— Но я здесь родилась! — хныкала Пипс.
— Мы все родились здесь, детка, — мурлыкнула Притин.