— Можем и побегать, — с двусмысленной интонацией сказал Туманов.
— Это ты мне, что ли, предлагаешь наперегонки? — Удивился капитан. — Ну ты и нахал! Ладно, для наглецов у меня есть специальное место… В учебку пойдешь?
— Это что?
— Учебная часть по подготовке сержантского состава. Пройдешь курс подготовки, и в зависимости от того, насколько себя покажешь, получишь распределение, либо в обычную роту, либо в специальную… Либо рядовым. Там очень немногие доживают до сержантских лычек.
— Это мне подойдет, — согласился Туманов. — Постараемся дожить.
— Ну-ну, — с иронией протянул капитан, и вернувшись в клуб, что-то быстро вписал в личное дело Туманова и переложил его на соседний стол.
В четыре часа ночи Туманов получил на складе форму, в пять их отвели в баню, в шесть привели в небольшое, четырехэтажное здание и на первом этаже сопровождающий его лейтенант указал на свободное в лесу железных, двухъярусных коек, место:
— Ложись пока здесь. Спать тебе осталось недолго. В восемь подъем.
Туманов быстро разделся, поставил у кровати непривычно-тяжелые сапоги и нырнул под пахнущее хлоркой одеяло. «Дедовщина? — Усмехнулся он про себя. — Слышали мы о таком «звере», а теперь проверим, придусь ли я ему по зубам». Он скосил глаза на свою руку, бугрящуюся узлами мощных мускулов, и, удовлетворенно закрыв глаза, уснул.
Теперь он лежал, слушал, как позвякивают пружины скрипучих кроватей под тяжестью просыпающихся и ворочающихся солдат.
— Я сказал: ПОДЪЕМ! — послышался рев из другого конца казармы.
Видимо, это был уже второй вопль — первый разбудил Туманова.
Он откинул одеяло и поежился — в казарме было холодно. Зевнул, потянулся за гимнастеркой и замер, пораженный… В полуметре от него стояло двухметровое чудовище, из тех, что «поперек себя шире», но не упакованное в кило1раммы жира, а забронированное в пластины грудных и брюшных мускулов.
«Мама мия! — ужаснулся Андрей. — Это что ж такое?! Откуда они его взяли?! Его же надо в цирке, за деньги показывать!.. Я-то думал, что это я — здоровый, но не мог же я предполагать всерьез, что б такое существовало…»
Он осторожно скосил глаза в другую сторону и невольно застонал: справа от него стоял богатырь еще больше первого и испуганно озираясь, почесывал волосатую грудь.
«Что там я имел вчера против "дедовщины"? — спросил себя Туманов. — Сдается мне, что один парень, которого я очень хорошо знаю, проведет эти два года с лезвием в руках, за очисткой гальюнов, или как тут у них сортир называется?.. Это же мамонты, а не люди! Во мне метр восемьдесят роста, семьдесят восемь килограмм «чистой» мускулатуры, но я же "четвертинка" от этих «мастодонтов»… Завтра же пишу матери, что б высылала пару десятков пачек лезвий… Нет, мало. Судя по их комплекции, в этой дивизии сортиры должны быть особо грязные… Четыре десятка будет в самый раз».
— Привет! — сказал первый «мастодонт» Туманову. — Меня Семеном зовут. Семен Павлов. Я с Тамбовщины. А ты откуда?
— Ленинградец, — сказал Андрей. — Ныне — Петербург… Андрей Туманов… Тебя чем там, на Тамбовщине, кормили?
— Что?.. Ах, это… Да чем… Чем придется…
— Когда уволимся, я к тебе в гости заеду. Ты уж меня покорми этим самым «чем придется»… Мне это совсем не помешает к тому времени…
— Первый день в армии, а уже о дембеле, — пробасил второй богатырь. — Меня Игорем зовут, из Курска я… Мы, вроде как, соседи?
— Есть такое дело, — согласился Андрей и оглядел казарму. К его облегчению, остальные новобранцы были куда меньше этих двух богатырей, но все же скопление в одном месте такого количества богатырей со всей России поражало воображение.
«Хватит и одного десятка лезвий, — вновь пошутил про себя Андрей. — Но мне даже льстит находиться в компании таких мамонтов… Хотя я и достаю им до плеча… Американские постановщики «боевиков» съели бы от зависти все запасы киноленты, заглянув в эту казарму»
— Повторяю специально для глухих и слабоумных: ПОДЪЕМ! — снова заорал тот же голос и на середину казармы вышел очень высокий и очень худой парень, с нашивками сержанта на погонах и множеством отличных знаков на гимнастерке.
— Быстро одеться и построиться у поста дневального в две шеренги, — скомандовал он. — На первый раз даю вам минуту. Это много. Это очень много. Это на целых пятьдесят девять секунд больше, чем нужно… Бегом!
Бестолково суетясь и толпясь, солдаты сгрудились возле поста дневального.
— Я сказал: в две шеренги! — Неистовствовал сержант. — Две — это значит две! Одна, и еще одна. Не три, не четыре, а две! Две! Кто вам сказал, что мне нужно демонстрировать, что вы — стадо?! Я это знаю и так!.. Эй, ты, лопоухий, спрячь портянки так, что б я их не видел! Куда ты их в карманы пихаешь?! Да мне нее равно, куда ты их денешь, хоть съешь!.. Равняйсь!.. Смирно!.. Отставить!.. Равняйсь! Смирно!.. Вольно. Значит так… С сегодняшнего дня вы находитесь в расположении дивизии особого назначения. Наша дивизия — крупнейшая в мире, наиболее оснащенная, укомплектованная и престижная. Полное название дивизии не выговариваю даже я, но вы его вскоре вызубрите наизусть. Сейчас могу вам сообщить, что мы — боевая и ударная сила комитета государственной безопасности. Дивизия КГБ. Понятно?!
— Да, — нестройно протянул хор голосов.
— Отставить! — рявкнул сержант. — С сегодняшнего дня вы должны забыть все, что умели и делали на гражданке. С сегодняшнего дня вы начали новую жизнь. Заново! С нуля! И обучать вас этой жизни буду я и другие сержанты нашего подразделения. Вы должны забыть все слова, которые произносили на гражданке, и пользоваться только тремя словосочетаниями: «Есть!», «Так точно!» и «Никак нет!»… Если вам приспичило, и у вас открылся словесный понос, вы должны предупредить об этом начальство, к которому обращаетесь, словами: «Товарищ сержант, разрешите обратиться…» И только после этого вываливать на него те отходы, которые у вас накопились, включая просьбы, в которых будет отказано, и идиотские вопросы, на которые вы не получите ответа!..
— Интересно, — тихо спросил Туманов у стоящего рядом Павлова. — Если ночью ему врезать табуреткой по голове, он наутро будет только заикаться, или перестанет грубить?
Сержант, находившийся в другом конце строя, резко повернулся на каблуках, рыскнув взглядом по строю и безошибочно уперся взглядом в Туманова.
— Наутро он будет удовлетворен, — сквозь зубы заявил он. — Потому что всю ночь он будет иметь… удовольствие заниматься физподготовкой с тем дебильным курсантом, в дебильную голову которого пришла эта дебильная мысль! И запомните раз и навсегда: для настоящего сержанта нет в мире большего удовольствия, чем содрать с рядового две шкуры перед завтраком, две после обеда и три перед отбоем! Понятно?!
— Так точно! — рявкнул напуганный строй.
— Вот это уже лучше. Но если вы полагаете, что вы все, здесь стоящие, станете сержантами отборной, элитной дивизии, то вы глубоко ошибаетесь! Половина из вас покинет эту казарму по причине неуспеваемости уже через месяц, еще треть — через два месяца, а остальных кретинов мы просто вынуждены будем оставить, закрыв от стыда глаза руками, только чтобы укомплектовать полковые взводы и роты. И те несчастные, которые доживут до получения незаслуженных сержантских лычек, будут весить в шесть раз меньше, и думать в десять раз реже, чем сейчас… Это я вам обещаю!
— Видимо, сержант, который обучал его, обещал то же самое, — сказал Туманов чуть тише, чем прежде. — И сдержал обещание.
С ядовитой улыбкой сержант обернулся к нему.
— Видишь вот это? — он ткнул себя пальцем в лоб. — За этой черепной коробкой скрывается несколько килограммов извращений, каждое из которых ты испытаешь на своей шкуре через две недели. Эти две недели у вас будет адаптационный период, а потом… Я тебя запомню, и позабочусь, чтобы ты попал именно в мой взвод… Понятно?
— Витиевато, но смысл ясен, — кивнул Туманов.
— Отставить! Как нужно отвечать?!
— Так точно!
— Вот так… Фамилия?
— Туманов.
— Курсант Туманов, — поправил сержант. — Откуда прибыл?