— Чувствую, — угрюмо отозвался Туманов. — Ощущаю каждым нервом… А Библию я читал только до половины. Как раз «Ветхий Завет» осилил, там, где «око за око, зуб за зуб». «Новый Завет» прочитаю, когда на пенсию выйду. Пока что я «другую щеку подставлять» не хочу…
— А комбат что сказал?
Туманов напрягся так, что лицо покраснело, дурашливо вытаращил глаза и засипел:
— «Бумаги мне, бумаги!..»
Отряд грянул хохотом.
— Бедняга! — отирая навернувшиеся на глаза слезы, простонал Суханов. — ну да ради такого дела, и «пургена» для начальства не жалко…
На сухой хлопок вдалеке поначалу никто не обратил внимания, поэтому, когда Суханов, дернувшись всем телом, завалился лицом вперед, Туманов тупо удивился: «Странные шуточки». И тут же увидел расплывающееся по спине радиста багряное пятно с черной дырочкой посредине. Все еще не веря, он склонился над другом, перевернул его на спину, вглядываясь в стекленеющие, запорошенные дорожной пылью глаза, и как-то разом, целостно осознав, что произошло, дико, по-волчьи взвыл.
Вскочив и растолкав оцепеневших от неожиданности солдат, бросился к палатке и несколько секунд спустя выскочил обратно, на бегу заряжая подствольный гранатомет автомата. Пробежав вниз по склону, упал на одно колено и, почти не целясь, выстрелил гранатой вслед почти скрывшемуся впереди милицейскому «уазику».
И произошло чудо. Вопреки всем правилам баллистики и теоретическим законам ведения огня, снаряд ударил точно в заднюю дверцу «уазика». Машина подпрыгнула, медленно, словно во сне, завалилась набок, сползая под откос и набирая скорость, покатилась вниз по пологому склону. На самом краю обрыва ее еще раз подбросило, вырывая из горящего нутра переломанное тело, и, помедлив мгновенье, машина рухнула вниз…
Туманов подошел к обрыву и посмотрел на догорающие внизу остатки «уазика». Затем, не торопясь, подошел к лежащему лицом вниз человеку и перевернул его, вглядываясь в обезображенное лицо.
— Это тот самый, «недостающий», — сказал из-за его спины подбежавший Басенцов, — которого мы упустили… Со шрамом…
Андрей и сам уже разглядел шрам, пересекающий лоб мертвеца.
— Значит, он не сбежал… Нас искал…
— Нашел, — бесцветным голосом сказал Туманов и ногой спихнул тело вниз с обрыва.
— Странная эта война, — сказал Павлов. — Ведь война… а странная. Кто с кем?.. И за что?.. Они не только убивают, но и делают убийцами нас…
— Я читал Библию только наполовину, — повторил Андрей, — Только до того места, где «око за око»…
Он сел на край обрыва, свесив ноги вниз, и замолчал, отрешенно глядя на полыхающую внизу машину…
— Поначалу я даже перепугался, — весело рассказывал Туманов сидящему за пультом дежурного Пензину. — Уж больно гневен был комполка. Только что молнии глазами не метал: «Милицейскую машину! Сожгли! В Сибирь! Всех! Снег убирать! Нет, хуже! Я вас на хоз-работах сгною!» Ну все, думаю, теперь точно пропали! А он нас подальше от глаз журналистов в пионерский лагерь отправил. В тот самый, где дети высокопоставленных начальников КГБ и МВД отдыхают. Вот там мы четыре летних месяца лагерь и охраняли. Такое время было! Воздух, свобода, девушки!.. Изредка детишкам «Зарницы» устраивали. Местное население «в плен» брали, да сельпо штурмовали…
— Вот-вот, — ворчливо отозвался офицер. — А я здесь службу за себя и «за того парня» тащил. Пятое дежурство по полку за этот месяц. Спать хочется — сил нет… Ты сколько уже отслужил?
— Двадцать три месяца и восемь дней, — гордо ответил Туманов.
— А я уже на шестой год пошел, — поднял указательный палец вверх Пензин. — Отсюда мораль: ты — дедушка, а я — прадедушка, значит, тебе за пультом следить, а я посплю пока… Как начальство появится — толкни.
Он бросил на стол фуражку, улегся на нее щекой, сладко зевнул, закрыл глаза и через минуту уже посапывал во сне.
Туманов обиженно посмотрел на него, пощелкал тумблерами на пульте, покосился на застывшего с отрешенно-утомительным видом часового у знамени полка, просвистел несколько мелодий популярных песен и, вздохнув, взялся за трубку городского телефона. Набрав домашний номер Пензина, взглянул на огромные часы, висевшие на стене — было без пятнадцати три ночи — и, услышав в трубке сонный мужской голос, сказал:
— Квартира Пензиных? Одну минутку. Сейчас с вами будет говорить старший лейтенант Пензин… Соединяю…
Толкнув локтем в бок сладко посапывающего офицера, тревожно сообщил:
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! Командир полка «на проводе»! Вас требует!
Сонный Пензин вскочил со стула, зачем-то надел на голову фуражку и, схватив протянутую трубку, как можно бодрее и жизнерадостнее крикнул:
— Второй помощник дежурного по полку старший лейтенант Пензин слушает!
По мере того как он слушал то, что говорили ему на другом конце провода, лицо его медленно меняло цвета: от бледно-синего до ярко-пунцового, глаза метались с настенных часов на отходившего от пульта «на цыпочках» Туманова.
— Да, папа, — сказал он. — Нет, все о'кей, просто хотел пожелать тебе спокойной ночи… Само собой — беспокоюсь, как ты там… Три часа?! Ох, а я и не заметил, наверное, часы встали… Ну, извини… Спи… У меня все в полном порядке… Да, до завтра-
Осторожно, словно стеклянную, он опустил трубку на рычаг и, одновременно нащупывая стоящий спиной табурет и глядя в преданные глаза стоящего у дверей Туманова, сообщил:
— Я только что услышал о себе много нового и интересного… И понял одну очень важную вещь: оказывается, всю свою армейскую жизнь я мечтал убить, разорвать, расчленить, разрезать на части какого-нибудь солдата… А уж если это будет сержант!..
Туманов ловко увернулся от двух брошенных в него табуреток и метнулся за дверь, ведущую на второй этаж. Преследуемый Пензиным, пробежал по застланному ковровой дорожкой коридору штаба полка, попытался открыть дверь черного хода и с ужасом понял, что она заперта. Увидев его бесплодные попытки, Пензин плотоядно захохотал и, налетев на Туманова, сбил его с ног.
После непродолжительной борьбы, он оказался сидящим на поверженном сержанте, миллиметр за миллиметром подбираясь к его горлу, невзирая на отчаянное сопротивление и мольбы о пощаде.
— Товарищ лейтенант! — умоляюще хрипел Туманов. — Побойтесь Бога — ведь неплохой сержант был… Может, еще пригодится, а?.. Товарищ лейтенант, вас будут судить за убийство бравого командира отряда… Товарищ лейтенант! Позади вас стоит командир полка!
— Ха! — победно блестя глазами, рычал Пензин. — Второй раз я на эту удочку не попадусь! Если он и впрямь стоит позади, тогда пускай отбежит в другой конец коридора, упадет там и будет отжиматься до тех пор, пока я тебя не прикончу!..
— Нет, ну это уже наглость, — послышался за его спиной обиженный голос Бобылева. — Придушить сержанта — еще куда ни шло… У меня самого иногда возникает такое желание… Но чтоб лейтенант заставил отжиматься командира полка… Это уже перебор!..
Красный от борьбы и смущения Пензин вскочил на нош и, прикладывая одну руку к взъерошенной голове, а второй одновременно пытаясь привести себя в порядок, отрапортовал:
— Товарищ полковник! За время моего дежурства происшествий в полку…
— Едва не случилось, — закончил за него Бобылев, глядя на поднимающегося с пола покрытого пылью Туманова. — Идите в дежурку, Виктор Владимирович, и приведите в порядок фуражку — на ней лежал Туманов… А «жертву ночного дежурства» я приглашаю в свой кабинет.
Подобрав сплющенную фуражку, Пензин вернулся на первый этаж, а Туманов направился в кабинет вслед за полковником.
Бобылев опустился за массивный дубовый стол, снял фуражку, бросил ее поверх бумаг и утер выступившие на лбу капельки пота.
— Душно, — пожаловался он. — Открой окно, сержант.
Туманов распахнул окно, впуская в кабинет поток пахнущего прелыми листьями воздуха. Бобылев шумно втянул носом запах осени и расслабленно откинулся на спинку стула.
— Уже знаешь о том, что подписан приказ об увольнении в запас осеннего призыва?