— Вот сейчас мы за это с тобой и расквитаемся, — пообещал Туманов, перебираясь к столу и вооружаясь деревянной ложкой. — Сейчас я это все… Да, чуть не забыл: тебе привет от Пензина. Он сейчас в Москве, одним из наших филиалов заведует. Голова у мужика светлая — деньги делает, как печатает… И тоже тебя к себе зовет. Мы с ним едва по этому поводу не передрались.
— Делите шкуру «неубитого» Павлова? — засмеялся Семен. — Нет, ребята, не получите вы старого ефрейтора. Нас и здесь неплохо кормят… Все готово, прошу к столу. Вечером истоплю вам баньку. Враз про все ваши сауны да престижные солярии забудете. Ну, а завтра — в ночное. Шашлыки, помидорчики и полное небо звезд я вам обещаю.
— А может и впрямь, Сергей, — спросил Туманов Кулагина, — бросив к чертовой бабушке этот бизнес, отстроим пару домиков в этих краях и будем кур да пчел разводить?..
— Заманчивая идея, — согласился Кулагин. — Вот сейчас я этого борща попробую — и точно соглашусь… А как обещанной медовухи выпью, так и весь совет директоров сюда перетащу…
— Америка, Америка, — ворчал Туманов — , развалившись на траве возле самого костра на берегу небольшого лесного озера. — Ни фига там для меня хорошего нет. Чем там «лучше»? А если серьезно, то русский за границей до конца никогда не приживется. Характер не тот. У нас как-то все иначе: бесшабашно, разухабистей и… и талантливей. Как дети, которым сам Создатель помогает. Живем — «в пух и прах», а ведь выживаем! При любых катаклизмах, при любых реформах, при любом правительстве и любых перестройках… Говорят: каждый народ заслуживает своего правительства. Чушь! Таких правителей, какие бывают у нас, наш народ не заслуживает. У меня такое ощущение, словно все силы зла обратились сейчас против России, но она выстоит, она обязательно выстоит, как выстаивала уже не раз. Деды наши справлялись, и мы справимся. Это есть во всех пророчествах, и это есть в нашем характере. Россией пугают народ за рубежом. Кем пугать? Циолковским? Ломоносовым? Пушкиным? Достоевским?
— Ты с возрастом приобретаешь легкий оттенок шовиниста, — пошутил Кулагин, с трудом дотягиваясь до почти пустой бутылки и вновь наполняя свой стакан.
— Скорее — русофила, — поправил Андрей. — Чем это плохо? Почему, как только я начинаю говорить о том, что люблю этот народ, меня пытаются обвинить в шовинизме? Я очень уважаю и японцев, и англичан, и американцев… Но Россию я — люблю. И если я говорю то, что думаю, мне совершенно наплевать, что скажет кто-то по этому поводу. Я очень люблю эту страну, Сергей. Эту несчастную, загнанную, истощенную и бесшабашную страну. Видимо, трудности нам все же нужны, чтобы осознать их как данность, как часть пути, как опыт… Только — увы — не столь жестокий… Чем отличается патриот от нациста? Нацист хочет унизить и уничтожить другие народы, и остаться единственным, как Каин, убивший Авеля, а патриот хочет, что б его народ стал лучше сам. Это как в спорте и в искусстве: кто-то травит соперника, а кто-то улучшает свои результаты…
— Резерв у страны большой, — подтвердил Кулагин. — Как говорил Солженицын: «Ресурсы у нас есть, у нас ума мало».
— Это он сказал сгоряча, — покачал головой Андрей. — Ума у нас достаточно. Просто у нас бизнес и этика плохо совмещаются. Могли бы «совместить», но на данном этапе это посчитали бы за глупость.
— Как он мне надоел этими разговорами, — пожаловалась Таня Павлову. — Бизнес — политика, бизнес — политика… И что парадоксально — жалуется на ту среду, которая наиболее благоприятна для обогащения. А с тех пор, как ударился в политику… У-у…
— А я слышал твое выступление по радио, — сказал Павлов. — Мне понравилось… Резко, зло, умно…
— Семен, — отмахнулся Андрей. — Это такая же «туфта», как мои отчеты для налоговой инспекции. Хорошо выглядит в глазах общественности тот, кто «вскрывает язвы общества» и ругает власть. Вот это и называется: «защитник ущемленной части населения». А ты всмотрись между строчек. Где конкретные предложения? Где хоть капелька работы? Да один стул, сколоченный плотником, во сто крат полезней всех выступлений словоблудов, вместе взятых… И меня в том числе.
— Не знаю, — с сомнением отозвался Павлов. — О тебе столько хвалебных отзывов в газетах… Да и делаешь ты немало… Ты слишком строг к себе.
— Это капля в море, она положения вещей не изменит. Вот знаешь, как бы лично я смог принести пользу? Раз говорят, что у меня есть талант будить воображение людей, то и следовало бы мне засесть за стол и работать до седьмого пота. Смешить людей, учить их, заставлять гордость в себе почувствовать, силы найти… Вот это и было бы — для людей… А мне все не оторваться от дел, не заняться тем, к чему душа лежит. И сам страдаю, и в этом мире не полной грудью дышу, куда как меньше пользы принося…
— Идеалист, — пожал плечами Кулагин. — Чем ты не доволен? Концерн ты создал отличный, связей и денег — выше головы…
— Вот если б я не умел писать, этого было достаточно… А так… Все хочу к этому вернуться, но все время откладываю, каждый раз обещая себе: завтра… А «завтра» вновь надеюсь на «завтра».
— А дела на кого бросишь? — встревожился Сергей.
— Есть, кому продолжать. Боковицкий, Пензин, Еременко — они любят свою работу, а я устал… Отстрою себе где-нибудь дом да уеду туда с дочкой…
— «Завтра», — ехидно заметил за него Кулагин, — а «послезавтра» придет новая власть, или до этой, наконец, дойдет, как ты к ней относишься, твои предприятия — пшик, и останешься без процентов. Это, кстати, к разговору о том, где лучше живется. У нас, в Америке, заработанное, если, конечно, оно честно заработанное — не отнимут, так как это свято и «неделимо». А у вас — сегодня одна власть, завтра — другая… И вновь все «дели и отнимай».
— Во! — показал ему кукиш Туманов. — Хватит, наотнимались. На ошибках учатся. Одной такой «каши» на сто лет вперед хватит. Я мужик простой, из самых «низов» вышел, и того, что заработал, не отдам. Я строил этот концерн, отправлял людей учиться за границу, чтобы получить высококлассных специалистов, рисковал, петляя между законами, учил «азы» бизнеса, неделями висел в самолетах… Нет, я не сбегу из страны, но и разрушать созданное мной не позволю. У каждой вещи должен быть хозяин, иначе долго она не протянет. Я не против богатых. Я хочу, что б бедных не было. Хочу, что б меня окружали богатые, образованные люди. Со связями, со своим видением мира… Я не понимаю откуда у людей берется зависть. Зато я понимаю, почему в России сейчас так яростно ненавидят олигархов и чиновников. Капитал должен быть СОЗИДАТЕЛЬНЫМ! Он должен состоятся на созидании чего-то и сам, в свою очередь, созидать что-то… А у нас? Кучка воров поделила между собой страну и искренне не понимает, почему их за это презирают. Они же не будут жить в России. Они ее боятся. И дети их не будут — стыдно. А я сам заработал. Я поднимаю заводы, строю церкви… И разрушить это не дам!
— С пулеметом в окне офиса ляжешь? — усмехнулся Кулагин.
— Лягу! — хмель уже ударил Туманову в голову. — Вот на этом острове отстрою дом, — кивнул он на заросший сосной островок посреди озера. — С блиндажом, с амбразурами, бронированными стенами и пуленепробиваемыми стеклами. Годик-другой продержусь, а там и «наши» подойдут. Только не те «Наши», которых правительство нам навязывает, а настоящие наши… Демократия… Это- демократия?! Врете! Это- оккупация страны… Демократия — это Вече древнего Новгорода… А у нас что ни выборы — то цирк, что ни чиновник, то отец или муж новоиспеченного миллиардера… И — беззаконие… Я — миллионер! — мечтаю, что б был общий для всех ЗАКОН! Для богатых и бедных, рабочих и чиновников… Тогда я буду знать хотя бы по каким правилам играть… А что сейчас?..
— Так, Туманову больше не наливать, — распорядился Павлов. — У него начинается явно выраженная форма депрессивного психоза… Не знаю, что это такое, но очень похоже… Предлагаю идти купаться. Вода еще теплая.
— Это называется теплая?! — ужаснулась Таня. — Она холодная как морозилка.
— Не бойтесь, не простынете, — улыбнулся Павлов. — Так кто со мной?