Как-то вечером я поднимался к обсерватории в чудесном настроении; в трех километрах от мертвой зоны, уже на почве Теллуса, мне удалось обнаружить на дне лощины первоклассную железную руду. Собственно, нашел ее не я, а один из моих людей, который принес мне кусок руды и спросил, что это такое. Но какая разница?
На повороте дороги мне повстречалась Мартина.
— А вот и вы! Я как раз шла за вами.
— Разве я опоздал?
— Нет. Остальные еще в обсерватории. Менар рассказывает о новом открытии.
— И все-таки вы пошли меня встречать? — спросил я польщенно.
— Почему бы и нет? Меня это открытие не очень интересует, потому что я сама его сделала.
— Что же вы открыли?
— В общем…
Но в тот день я больше ничего не узнал. Мартина подняла глаза да так и замерла с открытым ртом и глазами, расширенными от ужаса.
Я обернулся: гигантская гидра пикировала прямо на нас! В последнее мгновение мне удалось овладеть собой; я толкнул Мартину и шлепнулся наземь рядом с нею. Гидра промчалась мимо, промахнувшись на какой-то волосок. По инерции она пронеслась еще метров сто, прежде чем стала делать разворот. Одним движением я вскочил на ноги.
— Бегите в деревню! Там вдоль дороги деревья, спрячьтесь под ними.
— А вы?
— Я ее задержу. У меня револьвер, и надеюсь…
— Нет, я остаюсь.
— Бегите же, бога ради!
Но бежать было уже поздно. И я знал, что мне с моим револьвером вряд ли удастся убить чудовище. Рядом в скале была расщелина. Я силой столкнул туда Мартину и заслонил ее своим телом. Прежде чем гидра выбросила свое жало, я выстрелил пять раз подряд; должно быть, пули попали в цель, потому что чудовище заколебалось в воздухе и отлетело немного назад. У меня оставались еще три патрона и нож, длинный финский нож, всегда острый как бритва. Гидра повисла напротив нас, ее щупальца извивались, словно пиявки, и шесть глаз смотрели на меня тускло и зловеще. По легкому сокращению конуса гидры я понял, что сейчас она метнет жало. Выпустив последние три пули, я нагнул голову и с ножом в руке бросился к чудовищу. Мне удалось проскользнуть между щупальцами, ухватиться за одно из них. Боль от ожога была ошеломляющая, но я повис на гидре всем телом; она метнула жало в Мартину, промахнулась от моего толчка и расщепила роговое острие о скалу. Прижавшись к боку гидры, я кромсал ее финкой. Что было после, я уже плохо помню. Помню свою нарастающую ярость, помню лохмотья омерзительного мяса, хлещущие меня по лицу, потом почему-то земля ушла у меня из-под ног, падение, удар — все.
Очнулся я уже в постели в доме дяди. Надо мной хлопотали Массакр и мой брат. Руки мои покраснели, вздулись, левую сторону лица, казалось, кололи бесчисленные иглы.
— Как Мартина? — прошептал я.
— С ней все в порядке, — ответил Массакр. — Легкое нервное потрясение. Я дал ей снотворное.
— А со мной?
— Ожоги, вывих левого плеча. Вам повезло. Гидра отбросила вас метров на десять — и ни единого серьезного ушиба, если не считать плеча! Кусты смягчили удар. Плечо я вам вправил, пока вы были без сознания, это вас и привело в себя. Недельки две придется теперь полежать.
— Целых две недели? У меня столько дел! Я только что нашел железную руду…
Страшная боль свела мне руки.
— Скажите, доктор, у вас ничего нет против этого яда? Жжет просто невыносимо.
— Минут через пять будет легче: я положил успокаивающую мазь.
Дверь распахнулась настежь, и в комнату ворвался Мишель. Он бросился ко мне, но, увидев мои забинтованные руки, остановился.
— Доктор, что с ним?
— Пустяки!
— Ах, старина, старина! Если бы не ты, моей сестры уже не было бы…
— А ты что хотел, чтобы я позволил летающей пиявке сожрать нас только потому, что пиявка ошиблась в выборе пищи? — пытался я пошутить. — Кстати, она мертва?
— Мертва? Это не то слово! Ведь ты искромсал ее на ремни! Дружище, не знаю, как мне тебя благодарить…
— Не тревожься! На этой планете у тебя еще будет возможность оказать мне подобную же услугу.
— А теперь дайте больному уснуть! — прервал нас Массакр. — Сейчас его начнет лихорадить.
Все покорно направились к выходу. Когда Мишель был уже в дверях, я попросил его прислать ко мне завтра Бельтера.
Вскоре я забылся беспокойным сном, который продолжался несколько часов. Проснулся я совершенно обессиленный, но зато без малейших признаков лихорадки. Потом опять мирно заснул и проспал почти до следующего полудня. Лицо и руки болели уже куда меньше. Рядом с моей кроватью на стуле, согнувшись вдвое, спал Мишель.