Лондонский дом герцога был неизменно полон друзей и родственников, которые считали, что всегда имеют право остановиться здесь, когда приезжают в столицу.
Зато сейчас, в одиночестве, у него наконец будет возможность спокойно почитать и поразмыслить о делах и о своем будущем.
Яхта была уже достаточно далеко от берега. Оглянувшись, герцог увидел сверкающие огни казино на фоне темных холмов.
Пейзаж был великолепен, и князь с усмешкой подумал о тех, кто гостил у великого князя. Ночи напролет они просиживали за игрой и редко отрывали взгляд от столов, а днем почти все валялись в постелях до самого вечера, пока не приходило время вновь усаживаться за зеленое сукно.
«Игра обладает своей притягательностью, — подумал герцог. — И она столь же обманчива, как и притягательность Имоджин».
И, вспомнив об Имоджин, герцог сказал себе, что чем скорее он забудет ее, тем лучше.
Он не хотел хранить в памяти отвращение и злость, которые она вызвала в нем: он считал эти чувства недостойными.
С самого детства герцог никогда не признавал своего поражения и усилием воли заставлял себя забывать те унижения, от которых страдал в школе.
Эта гордость досталась ему в наследство от знаменитых предков и служила постоянным напоминанием о том, что он не должен никому позволять посягать на его достоинство — за исключением, быть может, тех людей, которыми он дорожит.
В детстве отец рассказал ему, как Гладстон однажды составил список своих врагов и запер его в шкафу.
Несколько лет спустя, достав список и перечитав его, он обнаружил, что в большинстве случаев не в состоянии вспомнить, почему считал врагом того или иного человека.
Эта история произвела на юного герцога огромное впечатление, и с тех пор его излюбленным выражением стало: «Никогда не думайте о своих врагах — это придает им значительности, которой на самом деле они лишены!»
То же самое относится и к Имоджин.
Он велит Дэлтону упаковать ее вещи и сложить в трюм, а по прибытии в Лондон его секретарь проследит, чтобы они были доставлены хозяйке, и на этом все кончится.
«Это был увлекательный роман», — думал герцог. Нельзя отрицать, что он действительно едва не поверил, что Имоджин не такая, как прочие женщины.
Он полагал, что любовь для нее что-то значит и в ее представлении не имеет ничего общего с поверхностными увлечениями, основанными на фальшивой лести, которые были столь распространены при дворе.
Когда король Эдуард был еще принцем Уэльским, о его романах судачила вся Англия.
Не было человека, который не знал бы о его страстном увлечении Лили Лэнгтрай, герцогиней Уорикской, и еще дюжиной других красивых женщин.
В этой связи герцога всегда восхищало безупречное поведение королевы Александры.
Датчанка по происхождению, она неизменно оставалась верной супругой и никогда не показывала в обществе, что расстроена или уязвлена очередным увлечением мужа.
Герцог всегда представлял себе свою жену отчасти похожей в этом отношении на королеву, но понимал, что от Имоджин этого ждать не приходится.
Она слишком хорошо знала, что красива, слишком сильно хотела, чтобы ею восхищались, и была слишком слаба, чтобы отказаться от флирта с любым мужчиной, даже если он, как великий князь, имел неважную репутацию.
Герцог представил себе жизнь в вечном подозрении, что жена ему изменяет, и невозможности доверять ей.
«Если это ждет меня впереди, — сказал он себе, — то к черту всех женщин! Я никогда не женюсь!»
Чтобы избавиться от тягостных мыслей, он решил спуститься в кают-компанию, где неизменно стояли бутылка с шампанским и блюдо тончайших бутербродов с гусиным паштетом на случай, если кто-нибудь проголодается, вернувшись на борт.
Уже на пути к трапу герцог услышал на мостике голоса и понял, что случилось нечто непредвиденное.
Через мгновение он уже стоял рядом с капитаном, который смотрел в подзорную трубу и изучал море.
— Что там? — спросил герцог.
— Не могу сказать с уверенностью, ваша светлость, но, по-моему, это человек. Что-то белое… О Боже, это действительно человек!
— Позвольте мне взглянуть.
Капитан протянул герцогу подзорную трубу, и тот уверенным движением охотника, привыкшего выслеживать оленей, поднес ее к глазам.
Среди волн действительно покачивалось, то исчезая, то появляясь, какое-то светлое пятно. Герцог вгляделся — и ему показалось, что он различает лицо.
— Человек! — сказал он, опуская трубу. — Спустите шлюпку: быть может, несчастный еще жив.
Про себя он подумал, что, вероятно, это какой-нибудь самоубийца, потерявший все за игорным столом.
Такие истории часто можно было услышать в Монте-Карло, хотя на поверку они, как правило, оказывались досужими выдумками.
Яхта легла в дрейф, и матросы спустили шлюпку.
В последний момент герцог тоже решил поехать.
Он подумал, что если тело находилось в воде слишком долго, то не стоит брать его на борт, и ответственность за это решение он возьмет на себя.
Герцогу доводилось видеть утопленников, и он знал, что это зрелище способно вывернуть желудок самого крепкого и выносливого «морского волка».
Стоя на носу шлюпки, герцог напряженно вглядывался в темноту.
Луна уже зашла, и хотя звезды светили достаточно ярко, разглядеть что-либо ему удалось, только когда шлюпка подошла вплотную к покачивающемуся на волнах телу.
К несказанному изумлению герцога, это оказалась девочка — вернее, очень юная девушка, одетая в белое платье.
Раскинув руки, она лежала на воде лицом вверх и была, несомненно, жива, хотя и без сознания. Герцог подумал, что, учитывая расстояние от берега, эта девушка — великолепная пловчиха.
Шлюпка остановилась. Гребцы, подняв весла, смотрели на герцога, ожидая его приказаний.
— Возьми ее за руку, — велел герцог матросу, сидящему на носу.
От звука его голоса девушка, должно быть, очнулась, потому что открыла глаза и слабо вскрикнула.
Увидев шлюпку, она повернулась, явно намереваясь уплыть.
Но не успела: матрос на носу, повинуясь приказу герцога, схватил ее за руку.
— Отпустите… меня! Отпустите!.. Я… хочу… умереть!
Она ожесточенно боролась и, застав матроса врасплох, сумела вырваться из его рук.
Но эти усилия, видимо, окончательно лишили ее сил. Она погрузилась под воду, и на мгновение герцог подумал, что ее уже не спасти.
Но девушка снова всплыла на поверхность, и на этот раз ближе всех к ней оказался герцог. Он проворно нагнулся и подхватил ее под мышки.
Она забормотала что-то бессвязное и начала было сопротивляться, но внезапно обвисла в его руках, и герцог от неожиданности едва успел ее удержать.
В воде она казалась легкой, но втащить ее в шлюпку герцогу удалось только с помощью еще одного матроса.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что «белое платье» на самом деле не платье, а всего лишь ночная сорочка. Она плотно облепила тело девушки, и герцог не мог не отметить, что фигура у нее очень красивая и что она, видимо, старше, чем выглядит.
Шлюпка вернулась к яхте, и герцог без особого труда поднял утопленницу по трапу на палубу.
Весь экипаж, включая капитана и Дэлтона, столпился у поручней. Не тратя времени на разговоры, герцог спустился вниз, кивком позвав за собой Дэлтона.
Он принес ее в одну из пустых кают. Девушка по-прежнему была без сознания, и герцог даже стал опасаться, что она умирает.
Дэлтон торопливо положил на пол несколько больших турецких полотенец, и герцог опустил на них безвольное тело. С девушки ручьями текла вода, и герцог весь вымок.
— Позвольте мне, ваша светлость, — сказал Дэлтон.
— Принеси бренди, — приказал герцог. — И еще полотенца!
— Одну минуту, ваша светлость.
Теперь, при свете ламп, герцог смог лучше рассмотреть спасенную им девушку.