— Здесь просто великолепно! Каждый раз, глядя на цветы и голубое море, я думаю о том, как мне повезло.
И, прежде чем герцог успел ответить, добавила совсем другим тоном:
— Вы представляете: прошло уже три недели! Герцогу с трудом верилось, что с тех пор, как яхта вошла в Танжер, пролетело так много времени.
Когда «Афродита» входила в бухту, они с Саленой стояли на палубе и смотрели на марокканские одномачтовые суденышки, снующие туда-сюда и расставляющие рыболовные сети, — как делалось в этих местах на протяжении двух тысячелетий.
Салена залюбовалась холмами, сверкающими в лучах солнца, и минаретами над дворцом султана, но герцог указал на оливковые и апельсиновые рощи чуть в стороне от города.
— Моя вилла вон там, — сказал он. — Надеюсь, что она покажется вам намного красивее и, конечно же, комфортабельнее, чем дворец султана.
Салена ожидала увидеть что-то похожее на виллу князя Петровского в Монте-Карло, но на самом деле ее глазам предстал настоящий дворец, построенный в мавританском стиле. Там был внутренний дворик, прохладные веранды, бесчисленные комнаты и коридоры — одним словом, он был огромен.
Дворец был окружен садом, от красоты которого захватывало дух. Салена просто не могла найти слов, чтобы выразить свое восхищение.
Герцог объяснил, что его отец последние годы жизни провел в Танжере и, купив эту виллу, постоянно ее увеличивал.
Сад уже в то время был великолепным. Старый герцог потратил много времени и денег, чтобы сделать его одним из самых красивейших мест во всем Марокко.
Герцог не был на вилле два года, но не беспокоился за ее состояние: за виллой был хороший уход.
Его бывшему гувернеру мистеру Ворэну врач прописал теплый климат, и поэтому герцог отправил мистера Ворэна с супругой в Танжер, наказав им содержать виллу в таком состоянии, чтобы туда в любой момент можно было приехать.
Обычно герцог не предупреждал о своем приезде, но сейчас, поскольку с ним была Салена, почел за лучшее послать мистеру Ворэну телеграмму, когда яхта вошла в Гибралтарский пролив.
Впрочем, взглянув на виллу, он понял, что мог бы и не предупреждать о своем приезде.
Дом был в идеальном состоянии: стены только что выкрашены, комнаты убраны и проветрены, а сад стал еще пышнее, чем раньше.
Он надеялся, что среди такой красоты страхи Салены развеются, и не ошибся: с каждым днем она становилась все больше похожа на ту девушку, какой, как догадывался герцог, была до своего ужасного приключения в Монте-Карло.
После той ночи, когда она плакала у него на руках, ему было нетрудно вытянуть из нее конец этой истории, причем так, что она этого даже и не заметила.
А то, о чем она умолчала, герцогу и так было ясно.
Он понимал, что светское общество Монте-Карло способно смутить любого, а тем более юную девушку, которая, кстати, до этого училась в монастыре.
Неудивительно, что она растерялась и испугалась.
И даже более искушенная девушка была бы сокрушена, если бы с ней поступили так, как с Саленой.
Теперь герцог понимал, что необычайная выносливость Салены, которая позволила ей заплыть так далеко в море, была результатом слишком сильных переживаний.
Он слышал о похожем случае с одним человеком, который в состоянии эмоционального возбуждения проявил силу, в несколько раз превышающую его обычные способности.
Но он знал также, что потом неизбежно наступает физическое и моральное опустошение.
Герцогу хватало мудрости понимать, что пройдет немало времени, прежде чем Салена полностью оправится и страх, неотступно преследующий ее, будет забыт.
В этом смысле лучшим лекарством являлось спокойствие, царящее на вилле. Здесь были только слуги-марокканцы, которые ступали почти неслышно и, вымуштрованные мистером Ворэном, умели делаться почти невидимыми.
Это было похоже на сказку о зачарованном острове, но то, что выглядит романтичным в воображении, на самом деле часто оказывается донельзя скучным.
Впрочем, герцог быстро убедился, что в обществе Салены скучать невозможно. С каждым днем его интерес к ней возрастал — по правде сказать, он был ею очарован.
Салена рассказала о том, что, когда она ехала в Монте-Карло, у нее в ушах звучали предостережения монахинь, и призналась, что, выходя из поезда, ожидала увидеть кошмарный, зловещий город.
Но две вещи она тем не менее сохранила в тайне: свою фамилию и имя мужчины, который склонил ее к фиктивному браку.
Герцог огорчался тем, что она не доверяет ему полностью, и в то же время он понимал, что таким образом она хочет оградить от неприятностей своего отца.
Утром после той памятной ночи Салена корила себя за то, что рассказала герцогу слишком много такого, что собиралась навсегда сохранить в секрете.
Она не сомневалась, что совершит предательство, рассказав герцогу о том, что ее отец сыграл активную роль в столь позорной сделке.
Герцогу было прекрасно известно имя лорда Карденхэма, и Салена боялась, что, возмущенный, он навсегда погубит репутацию отца.
— Он никогда, никогда не должен узнать, кто я такая! — твердила себе Салена.
И даже если бы герцог выяснил имя того, кто обошелся с ней так жестоко, это тоже могло повредить отцу.
«Мама говорила, чтобы я заботилась об отце, — думала Салена. — Поэтому он никогда не должен узнать, что я… жива, и тем более что… что спас меня именно герцог».
Она старалась не задаваться вопросом, что будет делать, когда герцогу надоест ее общество.
Он начинал занимать все более важное место в ее жизни. Более того: ей трудно было даже представить свое существование, если бы его не было рядом.
Она по-прежнему чувствовала страх перед князем — да и вообще едва ли не перед всеми мужчинами, — но хотя мысль о будущем порой вызывала тревогу, Салена упорно пыталась загнать ее в самый дальний угол сознания.
Она твердила себе, что глупо портить такими мыслями случайно выпавшее ей короткое счастье, и каждый вечер в своих молитвах благодарила Бога за свое чудесное спасение и за то, что ее спасителем оказался герцог на своей «Афродите».
Мысль об обществе людей по-прежнему вызывала у Салены неприятные чувства, и поэтому у нее не было никакого желания побывать, например, в Медине, хотя там были многочисленные лавки, торгующие изделиями туземцев и всякими редкостями, о которых она столько читала.
Сами вещи были ей любопытны, но людей она избегала — всех, кроме герцога.
Он понял ее состояние и, надо сказать, испытал облегчение, избавившись от необходимости сопровождать Салену, как до этого многих других женщин, по узким и душным улицам.
Он терпеть не мог крикливых торговцев, пытающихся всучить всем и каждому дешевые украшения, поддельную керамику, вытертые ковры и пыльные пряности.
В свой последний приезд сюда он привез с собой прекрасную спутницу, которая была предшественницей Имоджин.
На что бы ни упал ее взгляд, ей все хотелось получить, и хотя герцог тогда развлекался, потворствуя ее жадности, у него не было ни малейшего желания повторять это представление.
Вместо этого он повез Салену туда, где на плодородных равнинах жили мавританские племена.
Салена горящими от любопытства глазами смотрела вокруг, впервые увидев гранатовые деревья, финиковые пальмы, фундук, смоковницы и оливы.
По дороге брели люди в разноцветных одеждах, и герцог, объясняя Салене, что значит тот или иной цвет, обратил ее внимание на разносчиков воды, одетых в ярко-красное. С бурдюков, которые они несли на спине, свисала козья шерсть, темная от воды.
Женщины под чадрами были похожи друг на друга, а мужчины в алых фесках, в мешковатых зеленых шароварах казались Салене героями «Тысячи и одной ночи».
Герцог, который знал очень много, рассказал ей о берберах — загадочном древнем народе, который с незапамятных времен жил в горах Северной Африки.
Салена внимательно слушала, а он рассказывал ей, что берберы — высокие, светлокожие люди — отличные земледельцы и многие из них весьма образованны.