- Капитан Гез! - вскричал я, разгневанный тем более, что Бутлер, подойдя, усмехнулся. - Если мне действительно придется плыть на корабле этом и вы зайдете в мою каюту, я постараюсь загладить вашу грубость, во всяком случае, более ровным обращением с вами.
Он взглянул на меня насмешливо, но тотчас его лицо приняло растерянный вид. Страшно удивив меня, Гез поспешно и взволнованно произнес:
- Да, я виноват, простите! Я расстроен! Я взбешен! Вы не пожалеете в случае неудачи у Брауна. Впрочем, обстоятельства складываются так, что нам с вами не по пути. Желаю вам всего лучшего!
Не знаю, что подействовало неприятнее, - грубость Геза или этот его странный порыв. Пожав плечами, я спустился на берег и, значительно отойдя, обернулся, еще раз увидев высокие мачты "Бегущей по волнам", с уверенностью, что Гез, или Браун, или оба вместе должны будут отнестись к моему намерению самым положительным образом.
Я направился домой, не замечая, где иду, потеряв чувство места и времени. Потрясение еще не улеглось. Ход предчувствий, неуловимых, как только я начинал подробно разбирать их, был слышен в глубине сердца, не даваясь сознанию. Ряд никогда не испытанных состояний, из которых я не выбрал бы ни одного, отмечался в мыслях моих редкими сочетаниями слов, подобных разговору во сне, и я был не властен прогнать их. Одно, противу рассудка, я чувствовал, без всяких объяснений и доказательств, - это, что корабль Геза и неизвестная девушка Биче Сениэль должны иметь связь. Будь я спокоен, я отнесся бы к своей идее о сближении корабля с девушкой как к дикому суеверию, но теперь было иначе, - представления возникали с той убедительностью, как бывает при горе или испуге.
Ночь прошла скверно. Я видел сны, - много тяжелых и затейливых снов. Меня мучила жажда. Я просыпался, пил воду и засыпал снова, преследуемый нашествием мыслей, утомительных, как неправильная задача с ускользнувшей ошибкой. Это были расчеты чувств между собой после события, расстроившего их естественное течение.
В девять часов утра я был на ногах и поехал к Филатру в наемном автомобиле. Только с ним мог я говорить о делах этой ночи, и мне было необходимо, существенно важно знать, что он думает о таком повороте "трещины на стекле".
Глава VI
Хотя было рано, Филатр заставил ждать себя очень недолго. Через три минуты, как я сел в его кабинете, он вошел, уже одетый к выходу, и предупредил, что должен быть к десяти часам в госпитале. Тотчас он обратил внимание на мой вид, сказав:
- Мне кажется, что с вами что-то произошло!
- Между конторой Угольного синдиката и углом набережной, - сказал я, стоит замечательное парусное судно. Я увидел его ночью, когда мы расстались. Название этого корабля - "Бегущая по волнам".
- Как! - сказал Филатр, изумленный более, чем даже я ожидал. - Это не шутка?! Но... позвольте... Ничего, я слушаю вас.
- Оно стоит и теперь.
Мы взглянули друг на друга и некоторое время сидели молча. Филатр опустил глаза, медленно приподняв брови; по выразительному его лицу прошел нервный ток. Он снова посмотрел на меня.
- Да, это бьет, - заметил он. - Но есть продолжение, конечно?
Предупреждая его невысказанное подозрение, что я мог видеть "Бегущую по волнам" раньше, чем пришел вчера к Стерсу, я сказал о том отрицательно и передал разговор с Гезом.
- Вы согласитесь, - прибавил я при конце своего рассказа, - что у меня могло быть только {это} желание. Никакое иное действие не подходит. По-видимому, я должен ехать, если не хочу остаться на всю жизнь с беспомощным и глупым раскаянием.
- Да, - сказал Филатр, протягивая сигару в воздух к воображаемой пепельнице. - Все так, положение, как ни верти, щекотливое. Впрочем, это часто вопрос денег. Мне кажется, я вам помогу. Дело в том, что я лечил жену Брауна, когда, по мнению других врачей, не было уже смысла ее лечить. Назло им или из любезности ко мне, но она спаслась. Как я вижу, Гез ссылается на Брауна, сам будучи против вас, и это верная примета, что Браун сошлется на Геза. Поэтому я попрошу вас передать Брауну письмо, которое сейчас напишу.
Договаривая последние слова, Филатр быстро уселся за стол и взял перо.
- С трудом соображаю, что писать, - сказал он, оборачиваясь ко мне виском и углом глаза.
Он потер лоб и начал писать, произнося написанное вслух по мере того, как оно заполняло лист бумаги.
- Заметьте, - сказал Филатр, останавливаясь, - что Браун - человек дела, выгоды, далекий от нас с вами, и все, что, по его мнению, напоминает причуду, тотчас замыкает его. Теперь дальше. "Когда-то, в счастливый для вас и для меня день, вы сказали, что исполните мое любое желание. От всей души я надеялся, что такая минута не наступит; затруднить вас я считал непростительным эгоизмом. Однако случилось, что мой пациент и родственник..."
- Эта дипломатическая неточность или, короче говоря, безвредная ложь, надеюсь, не имеет значения? - спросил Филатр; затем продолжал писать и читать: "... родственник, Томас Гарвей, вручитель сего письма, нуждается в путешествии на обыкновенном парусном судне. Это ему полезно и необходимо после болезни. Подробности он сообщит лично. Как я его понял, он не прочь был бы сделать рейс-другой в каюте..."
- Как странно произносить эти слова, - перебил себя Филатр. - А я их даже пишу: "... каюте корабля "Бегущая по волнам", который принадлежит вам. Вы крайне обяжете меня содействием Гарвею. Надеюсь, что здоровье вашей глубоко симпатичной супруги продолжает не внушать беспокойства. Прошу вас..."
- ... и так далее, - прикончил Филатр, покрывая конверт размашистыми строками адреса.
Он вручил мне письмо и пересел рядом со мной. Пока он писал, меня начал мучить страх, что судно Геза ушло.
- Простите, Филатр, - сказал я, объяснив ему это. - Нетерпение мое велико!
Я встал. Пристально, с глубокой задумчивостью смотря на меня, встал и доктор. Он сделал рукой полуудерживающий жест, коснувшись моего плеча; медленно отвел руку, начал ходить по комнате, остановился у стола, рассеянно опустил взгляд и потер руки.
- Как будто следует нам еще что-то сказать друг другу, не правда ли?
- Да, но что? - ответил я. - Я не знаю. Я, как вы, любитель догадываться. Заниматься этим теперь было бы то же, что рисовать в темноте с натуры.
- Вы правы, к сожалению. Да. Со мной никогда не было ничего подобного. Уверяю вас, я встревожен и поглощен всем этим. Но вы напишете мне с дороги? Я узнаю, что произошло с вами?
Я обещал ему и прибавил:
- А не уложите ли и вы свой чемодан, Филатр?! Вместе со мной?!
Филатр развел руками и улыбнулся.
- Это заманчиво, - сказал он, - но... но... но... - Его взгляд одно мгновение задержался на небольшом портрете, стоявшем среди бронзовых вещиц письменного стола. Только теперь увидел и я этот портрет - фотографию красивой молодой женщины, смотрящей в упор, чуть наклонив голову.
- Ничто не вознаградит меня, - сказал Филатр, закуривая и резко бросая спичку. - Как ни своеобразен, как ни аскетичен, по-своему, конечно, ваш внутренний мир, - вы, дорогой Гарвей, хотите увидеть смеющееся лицо счастья. Не отрицайте. Но на этой дороге я не получу ничего, потому что мое желание не может быть выполнено никем. Оно просто и точно, но оно не сбудется никогда. Я вылечил много людей, но не сумел вылечить свою жену. Она жива, но все равно что умерла. Это ее портрет. Она не вернется сюда. Все остальное не имеет для меня никакого смысла.
Сказав так и предупреждая мои слова, даже мое молчание, которые, при всей их искренности, должны были только затруднить этот внезапный момент взгляда на открывшееся чужое сердце, Филатр позвонил и сказал слуге, чтобы подали экипаж. Не прощаясь окончательно, мы условились, что я сообщу ему о посещении мной Брауна.