— А ты чем хуже? Давай тоже попробуй свои силы. Уверен, что победишь. Если не мисс, то уж вице-мисс точно станешь.
— А не рановато о конкурсах рассуждать? — строго спросила Ирина, оторвавшись от журнала, который пыталась читать на ходу.
— Ха! Да она почти с тебя ростом! «Рановато»! — также весело возразил Анатолий, покосившись на жену. — Год-два и готово! Что думаешь, в этих конкурсах перестарки какие-нибудь участвуют? Пятнадцать лет — самое время!
— Перестань, Анатолий, — поморщилась Ирина. — Ей прежде всего школу надо окончить с хорошим аттестатом, а потом уж…
— Ага. Будут на этом конкурсе ждать, пока она школу да институт окончит, — не сдавался Анатолий. — Смелее надо по жизни-то идти. Пусть сама пробивает путь к успеху. Вот мое мнение.
— Успех успеху рознь, — возразила Ирина. — Университетский диплом, интересная работа, достойный заработок — разве это не успех?
— А кто возражает? — хохотнул Анатолий. — Пусть учится. Все можно успеть, если мозги на месте: и учиться, и в конкурсах участвовать, и с парнем встречаться. На то и молодость.
— И все же не по душе мне такое. Неокрепшая психика может и не выдержать.
— Это у нашей Аленки-то неокрепшая психика? Ха-ха-ха! Скорей у тебя самой она неокрепшая. Кто у кого на поводу идет, а? Да она не мытьем, так катаньем своего добьется. Вспомни, в прошлом году, когда ей приспичило в детский лагерь вместе с Юлькой поехать, как она из тебя веревки вила. Ха-ха-ха! Голодовку устроила! Ты и сломалась. Видела бы ты эту голодающую ночью на кухне. Ха-ха-ха! Я в туалет пошел, смотрю, на кухне…
— Ну, папа! — крикнула Алена, вся зардевшись, но не от смущения, а скорее от нежелания оказаться разоблаченной.
— Да ладно, ладно. Дело прошлое. С кем не бывает, — снисходительно произнес Анатолий и вдруг озабоченно наморщил лоб: — Послезавтра вылетаем. Успеем хоть собраться-то? Как думаешь?
— Вообще-то, я уже основное все приготовила, — ответила Ирина, которой моментально передалось мужнино беспокойство. — Тогда не будем в Порошино задерживаться. Аленку оставим и обратно.
— Я тоже так думаю, а то знаю тебя — в последний момент то этого нет, то другого… Терпеть не могу, когда начинаешь суетиться с перекошенным лицом.
— Ой! — Ирина схватилась за голову. — Вспомнила!
— Что опять? — сердито покосился на нее Анатолий.
— Я же брюки твои из химчистки не забрала!
— Ну вот, начинается. Это какие? Светлые?
— Ага.
— Ну завтра заберешь. Хорошо хоть не в самолете об этом вспомнила.
— Завтра же воскресенье.
— Да работают они. До двух. Ты никак не запомнишь. Сколько говорю: запиши в книжку все эти прачечные-химчистки и прочие ремонты обуви. Кстати. Что там с моими мокасинами?
— По-моему, все в порядке. Поедешь в светло-коричневых, а с собой можно взять кремовые, да еще босоножки.
— А не слишком? Это ведь мне всю эту хрень тащить придется. Представляю, как по такой жаре с чемоданами…
— Но Эльвира сказала, что нас прямо до отеля довезут. Там сейчас сервис на высшем уровне…
— Уж больно много твоя Эльвира знает. Ладно, будем надеяться, что таскаться с багажом не придется.
— А я так совсем ничего с собой не возьму.
— То есть?
— Ну, возьму, конечно, пару сарафанов, халат, шорты и две маечки. Вот и все.
— Ну ты даешь, мать! «Маечки»! Ты смотри, там ведь и рестораны есть, и прочая развлекаловка. Я что с тобой, позориться еду, что ли? Нет уж! Бери какое-нибудь вечернее платье. Поняла?
— Поняла. Вот только какое? Сиреневое, которое на Новый год шила, Элька раскритиковала…
— Слушай ее больше, Эльку свою! Она небось завидует тебе. На ее тушу хоть из золота платье напяль, все равно как на свинье будет.
— Толя, ну зачем ты? При ребенке… — обиделась за подругу Ирина. — Никакая она не туша. Просто у нее большой размер. Такая конституция.
— А, плевать! Что нам, больше говорить не о чем, кроме как о твоей Эльвире? Ты лучше еще подумай, может, еще чего забыла.
Родители Ирины жили на краю села в добротном каменном доме. Отец, Дмитрий Ильич, крепкий пятидесятишестилетний мужчина, работал водителем в агропромышленном комплексе, а мать, Полина Юрьевна, двумя годами младше мужа, всю жизнь учительствовала. Теперь она получала пенсию по выслуге лет, но продолжала учить сельских ребят. От родителей Ирине достались и красота, и характер. Высокая и длинноногая в отца, она взяла у матери редкий цвет глаз, фиалковый, как его определила Эльвира, а также льняные волосы и миловидность лица. Правда, не умела она как следует «подать» свою красоту, о чем не раз ей выговаривала все та же Эльвира. «Ну что тебе стоит подкрасить глаза и губы? — искренне возмущалась она. — Нос кое-как напудрит, вот и весь макияж! Эх, мне бы твои данные, уж я бы развернулась!» Что она имела в виду, Ирина лишь догадывалась.