— Ира, ты чего? — растерялся Виктор, заметив ее мокрые щеки.
Он достал из кармана платок, подошел, промокнул слезы, сел рядом на стул.
— Так. Детство вспомнила, наших ребят, — она подняла глаза, полные слез, на Виктора. — Мишу Кузнецова.
Они помолчали. Вдруг Виктор кашлянул и тихо заговорил:
— Мы с Гришкой были недавно у него, оградку подправили. Ее дождями подмыло — покосилась. Надо бы и памятник подновить, фундамент кое-где покрошился. Думаю, на той неделе приедем, сделаем. Отец-то у него умер, некому этим заниматься.
— Умер?
— Скоро год будет.
Они снова замолчали. Ирина теперь уже спокойно, с тихой печалью вспоминала день похорон Миши Кузнецова, ее первой школьной любви. Было это в конце лета, когда они догуливали каникулы перед одиннадцатым классом. Он утонул, купаясь с ребятами в самом глубоком месте озера, где, как говорили, были не то омуты, не то воронки. Искали его долго, почти двое суток. Мать с отцом поседели за эти сутки. Их отпаивали валерьянкой, кололи уколы. Единственный сын, краса и гордость школы, умный, талантливый, добрый. «Какая пара!» — восхищались учителя на школьных вечерах, глядя на них с Мишей. Ему прочили большое будущее, а ей — счастливую семейную жизнь.
Ирина грустно улыбнулась одними губами, посмотрела на Виктора. Он как будто ждал ее взгляда. Так ждет верный пес — не мигая, терпеливо, боясь пропустить ответный взгляд.
— Ира, а как твои дела? Я видел твою дочку. Красавица.
— Спасибо. Но одной красотой жив не будешь.
— Что-нибудь не так? — осторожно спросил он.
— Все не так, Витя. Кувырком и наперекосяк. С мужем разошлась. У него теперь новая семья, маленький сын. Пробовала и я заново устроить судьбу, но не вышло. Не с теми меня жизнь сводит. Не везет, одним словом.
— Не знаю, уместно ли мое признание, — вдруг решился он на главные слова, которые Ирина давно прочитала в его глазах, — но я должен это сказать, иначе… Ира, я ведь всю жизнь любил только тебя.
— Я знаю, — как можно мягче сказала она. — Я замечала это, но…
— Понимаю. Ты любила Мишу. Но это не спасало меня от страданий. Черт возьми, ну и помучила ты меня!
— Прости меня.
— За что? Ира! За самое лучшее в моей жизни?
От переизбытка чувств он вскочил, начал ходить возле костра, сунув руки в карманы, нахохлившись.
— Ты знаешь, я даже поэзию полюбил благодаря тебе.
— Да?
— Хочешь, прочту самое заветное? — слегка иронизируя над собой, спросил он, но посмотрел с надеждой.
— Конечно, хочу.
В ночной тиши сокровенной, пронзительной болью звучало тютчевское:
Ирина повторила про себя самую сильную строку четверостишья: «Душа, увы, не выстрадает счастья». И в самом деле не выстрадает. Но станет мудрее, тоньше, возвышеннее, ибо «выстрадает себя».
— Ребята! — раздался звонкий голос Эльвиры. — Айда купаться! Вода как чай.
Григорий с Эльвирой, будто дети, взявшись за руки, радостно блестя глазами и шумно дыша, подошли к догорающему костру.
— Не вода, а сплошной кайф, — подтвердил Григорий.
— Вы что, купались? — удивилась Ирина.
— Ага. Чего и вам желаем. Кончайте киснуть и бегом в воду, не пожалеете.
— А дно песчаное? — не поддавалась на уговоры Ирина.
— Песчаней не бывает. Как на Лазурном берегу.
— Может, окунемся? — неуверенно спросила Ирина.
— А пошли! — вдруг встрепенулся Виктор. — Давно по ночам не плавал.
— Только никакого плаванья, — строго сказала Ирина. — У берега окунемся и все.
— Эх вы, окунята мелкие! «Окунемся и все», — передразнил Григорий. — Мы с Элли на Березовый мыс сплавали, и ничего.
— Куда? — изумился Виктор. — На Березовый мыс? Ты рехнулся, Селиван! Ладно бы один, а то женщину заставил рисковать. Ну и му… Кхм! Чудак ты, Гришка, но на другую букву.
— А вы не оскорбляйте моего напарника! — заступилась за Григория Эльвира. — Заплыв прошел нормально. Без эксцессов. Правда, Гриша? На воде ни одного колыхания, тишь да гладь. А плаваю я отлично.
— Ладно, я сейчас, — вскочила Ирина. — Переоденусь в купальник.
— Зачем? — спросила Эльвира. — Кто в темноте разберет, в чем ты? Иди так.
— Ну уж нет, — отмахнулась от подруги Ирина и скрылась в палатке.
— Она и в детстве такой закомплексованной была? — поинтересовалась у мужчин Эльвира, усаживаясь за стол.
— Не замечали, — пожал плечами Григорий, наливая водку в Эльвирин стакан. — Если честно, Элли, меня в пору туманной юности влекли секс-бомбы типа Галки Строевой. Помнишь, Витя, Халю, Халю молодую, а? Третий номер и никакого силикона!