— Семнадцатый, — поправил Иван.
— Ну, неважно. Главное, что старинный. А еще я свожу тебя в один погребок, где мы вчера пили такое клевое вино. Мм, прелесть! Оно земляникой отдает, такое густое и цвет — как у рубина, нет, темнее — как кровь.
— А не рано тебе по погребкам ходить? — спросила Ирина, вложив в эту фразу все спокойствие, на какое была способна.
— Ну, начина-а-ается! Тебе только и рассказывать! Да оно как виноградный сок, это вино. Если хочешь знать, здесь даже лечат красным вином.
— Я поддерживаю твою маму, Аленушка, — степенно изрек Дубец, прихлебывая чай и не сводя с нее глаз. — Не увлекайся алкоголем. Не дай бог, рано состаришься.
— Фи! Мне это не грозит. У меня такая конституция, что хоть ржавые гвозди глотай, ничего не будет. И кожа дубленая, вот смотрите! — она хихикнула, протягивая Дубцу руку.
Тот бережно обхватил Аленино запястье своими толстыми пальцами и осмотрел ее руку от кончиков пальцев до плеча. В заключение они обменялись взглядами: с одной стороны — обольщение, с другой — страстное желание. Иван крякнул, потянулся за чайником, уронил салфетницу. А Ирина сидела с застывшей улыбкой, будто за столом происходило что-то невероятно милое и забавное.
— Сергей, — глухим голосом обратился Иван. — Я забыл обговорить с тобой очень важную деталь. Нам придется сейчас съездить к одному господину…
— А нельзя отложить до вечера? У нас другие планы на этот день. Так ведь, девочки?
— Нет, не получится. Он после обеда уезжает в Прагу и будет здесь не раньше следующей недели.
— Это важно? — спросил Дубец.
— Очень.
— Что ж. Надо значит надо. Увы, Аленка, в погребок пойдете без меня. Или подождите до вечера.
— Ну вот, — надулась Алена, — я так и знала, что с вами каши не сваришь. Ох уж эти мне взрослые! Никакой обязательности. Ладно, мы с мамой по магазинам пробежимся, а после обеда все вместе в Старый город поедем. Надеюсь, больше ничего не произойдет?
— Постараемся, — пообещал за всех Иван и первым встал из-за стола.
Они остались одни. Где-то в саду работал Вацлав, поэтому Ирина, войдя в Аленину комнату, первым делом захлопнула открытое настежь окно.
— Зачем, мам? Из сада так офигенно розами пахнет, как будто духами.
— Не будем выносить сор из избы, — сухо ответила Ирина и подошла к дочери, красящей у зеркала ресницы.
— Какой сор? — рассеянно спросила Алена и высунула от старания кончик языка.
— Хватит краситься, — пока еще сдерживая ярость, выдавила Ирина и рывком развернула дочь к себе.
— Мам, ты чего? Я…
Пощечина прозвучала как удар кнута — резко и звонко. Алена, схватившись рукой за щеку, отступила назад, наткнулась на кровать и, потеряв равновесие, плюхнулась на нее задом.
— За что?! — выдохнула она, широко распахнув глаза.
— А ты не знаешь? — сузила глаза мать, задыхаясь и хватая воздух открытым ртом.
— Не-е-т, — протянула огорошенная Алена, но глаза все же отвела.
— Не ври! Потаскушка! Дрянь, испорченная до мозга костей! Отвечай, когда у вас это началось? В Америке? Или раньше?
— Мама, не говори со мной таким тоном. Прошу тебя, — взмолилась Алена.
У нее навернулись слезы, губы задрожали.
— А каким я, по-твоему, тоном должна говорить, ласковым? Ты ответишь мне или я возьму ремень и изобью тебя до крови?
— Что… я… должна… от… от…
Алена разрыдалась, но ее плач не тронул мать, хотя и заставил усомниться в своих подозрениях.
— Ответь мне, — уже спокойнее сказала она, — ты спишь с ним?
— С… с… с кем?
— С Сергеем Владимировичем.
— Н-нет.
— Я не верю тебе. Говори правду или…
Ирина почувствовала, что их «диалог» зашел в тупик. Дочь приняла глухую оборону и ни за что не сознается. Оставалось одно средство — показать неопровержимые улики. Ирина схватила дочь за руку и потянула за собой. Та сопротивлялась, но слабо. Они вошли в спальню Ивана. Ирина схватила пульт и стала нажимать одну кнопку за другой, пока не попала на нужную. На экране появился злополучный бассейн.
— Ну! Узнаешь?
— Бассейн?
— Ты же видишь, что это не кухня!
— Ну и что?
— Ты, видно, не поняла. Стой здесь и смотри на экран. Я сейчас.
Ирина выскочила в холл и побежала к двери, расположенной рядом с ванной и ведущей в бассейн. Влетев туда, она быстро прошлась у бровки водоема, а затем вернулась в спальню.
— Ну, что скажешь теперь? Все поняла?
Алена сидела на кровати, подавшись корпусом вперед, скрестив ноги и обхватив себя руками. Ее лицо напряглось, взгляд, устремленный в пустоту, ничего не выражал, кроме упрямства. Ирина ждала другую реакцию, справедливо полагая, что под тяжестью фактов дочь сломается и сознается во всем. Но Алена замкнулась в себе и, возможно, искала сейчас аргументы в свою пользу. Так оно и вышло.