Было уже совсем светло, когда Алису разбудил требовательный резкий звонок. В туманной дымке над сонными еще сырыми от дождя крышами поднималось солнце. Незнакомый мужской голос, не назвавшись, сказал несколько слов и прежде, чем она что-то сообразила, в трубке послышались гудки. "Читайте утренний выпуск "Обсервера" - прогнусавил неизвестный.
Алиса бросилась вниз, к старику-лоточнику на ближнем углу, распаковывающему стопы свежих газет. Подагрические пальцы в грязным митенках невозможно долго копались в бумажной кипе и наконец вытащили необходимый Алисе номер.
- Для такого сырого утра мадмуазель довольно легко одета, подмигнул старик ранней покупательнице и вернулся, мурлыча какую-то полечку к своему занятию. Но тут же застыл: с жадностью голодного туземца девушка принялась потрошить пухлый номер, роняя на мокрый булыжник измятые хрустящие листы и вдруг замерла, покрываясь гипсовой бледностью.
Развернув раздел "происшествий", Алиса несколько раз перечитала короткий текст и окаменела, как человек, раненый в сердце, но еще не понявший, что уже мертв. А когда поняла - рухнула на колени, стиснув ладонями виски - так громок и ужасен бы вырвавшийся из ее горла вой.
"Тело неизвестного юноши восточного происхождения найдено на путях пригородной электрички. На шее убитого серебряный медальон, на груди свежевытравленное клеймо - знак тайного общества арабского Востока. Инспектор криминальной полиции Клемон, ведущий расследование, отказался комментировать происшествие".
7
Под потолком комнаты, где проходило опознание, потрескивала, мигая, неисправная неоновая лампа. Санитар откинул простыню с головы покойника.
- Да, это он, - Алиса не закричала, не разрыдалась, на ее помертвевшем лице застыло каменное спокойствие. Заметив это, искушенный в подобных ситуациях санитар, потянулся за флакончиком нашатыря, но вопреки его расчетам, девушка не потеряла сознание, не повисла без сил на руках поддерживающего ее за локоть инспектора.
- Я могу быть свобода? - обратилась она к присутствующим все с тем же шоковым безразличием и, получив утвердительный ответ, покинула помещение.
"Э, да тут, видно, не так все просто. По крайней мере, роковая страсть эту парочку не связывала, - смекнул инспектор Клемон, поставив в блокноте вопросительный знак против имени мадмуазель Грави.
Как же ошибался опытный полицейский! В тот момент, когда Алиса увидела на простыне мертвое лицо своего возлюбленного, приговор, который она готовила своей судьбе, был оглашен. Не столько горе и погибшая любовь, сколь уязвленная гордыня, подсказала ей это решение: она оказалось заурядностью, а следовательно - подлежала уничтожению.
В той или иной степени всякому человеку дано ощущение своей единственности, особых отношений с покровительствующими силами судьбы Богом, Роком, Космосом или чем-то иным, возвышающимся в его сознании над земным бытием. Тайно веря в свое избранничество, он рассчитывает на любовь и поддержку свыше, со стороны того, кто сильнее и мудрее, кто, в конечном счете, отвечает за все, что происходит с ним.
Ощущение высшего покровительства, веры в свою звезду, свое особое счастье сопровождали Алису с рождения. Достаточно было девочке лишь посмотреть в глаза близких или случайных встречных, чтобы уловить то выражение восторга или зависти, которые появляются у людей при соприкосновении с чужим везением. Чувство избранничества наделяло силой волю Алисы, помогая легко преодолевающей препятствия, питало ее милосердие и доброжелательность.
То, что произошло с Филиппом, уничтожило привилегии избранницы судьбы: ею пренебрегли, вычеркнули из списка любимцев. Кто-то, где-то, сатанински смеялся сейчас над ней, доказав, что она - всего лишь заурядность, мразь, ничтожество, числящееся в общем строю и подчиняющаяся тем же законам, что и грязная уличная проститутка.
Ее не только провели, лишив любви, подаренной с такой сказочной щедростью, но и "подставили", сделав убийцей своего счастья. О этот таинственный телефонный голос "друга", эти суетливые интонации и ее поспешная, глупая радость! Она сама выдала Филиппа, открыв его убежище и она же, правдивая до дерзости, проницательная, чуткая Алиса, так и не решилась рассказать любимому о звонке, став соучастницей врага. Непоправимость допущенной ошибки, бессилие перед необратимостью случившегося и невозможность мести сводили ее с ума.
Она не умерла на месте от невыносимой боли, как втайне была уверена там, на мостовой, у газетного прилавка, раздавленная грузом чрезмерного, непосильного отчаяния. Она просто окаменела.
Лицо Филиппа показалось Алисе очень маленьким и темным. В синеватой тени глазниц лежали невероятной длинны ресницы, казавшиеся фальшивыми и столь же неуместными, как у оперной Кармен, умирающей в полной красе с ножом в груди. Кровь от ссадины на лбу запеклась, подклеив черный крутой завиток, на горбинке носа белел гордый хрящик, туго обтянутой бескровной кожей. Под левой ключицей чернел загадочный шестигранник, выжженный раскаленным металлом. А губы... Боль в груди Алисы была настолько сильной, что она не смогла ни потерять сознание, ни заплакать.
"Конец, конец, конец!" - Алиса слышала торжественный хохот. - "Вот тебе, гордячка, получай!" Это был не удар, это был плевок в лицо. "Ну что же, значит - решено" - она чуть ли не улыбалась, предвкушая уготованное мщение. Она знала, что никогда не смирится ни с предательством высших сил.
У себя в мансарде, распахнув окно в осеннюю прохладу, приговоренная оглядела Париж радостно и вольно, будто вернувшись из дальнего путешествия. Затем надела любимое белое платье, вытащила из волос шпильки, сняла с шеи крестик и кинула все это, уже ненужное, на стол. Усевшись на подоконник, Алиса с острой прощальной любовью рассматривала знакомую и уже совсем чужую жизнь, ощущая всем телом прикосновение свежего ветерка, смешавшего в беспечно-приятном коктейле запах палой листвы из ближнего сквера, петуньи, задиравшей свои пестрые головы на балконе нижнего этажа, с дымком жареной макрели из чьей-то готовящейся к ужину кухни. Она оглядывала нагромождение черепичных крыш, балкончики, трубы с жестяными флюгерами, окошки, имеющие, как и люди, свои особые лица. пестрые детские штанишки, трепетавшие на веревке... Жадно вслушиваясь в дальний перезвон трамваев, суетливые автомобильные гудки, Алиса смутно думала о том, что никогда уже не случится.