Полковник сидел на своем балконе, глядя, как солнце сползает с зенита и стекает за горизонт каплями пространства и времени, день все еще пребывал в своем центре, но ночь всегда находилась рядом, питаясь кровью истекающего дня, у полковника заслезились глаза, он надел темные очки и усилил их действие рюмкой виски.
Нелли ходила по пустой квартире, рассеянно касаясь незнакомых и знакомых вещей - она сама выросла в этой квартире, это была квартира ее родителей, и Полина выросла в ней, а теперь Нелли вернулась домой, но здесь уже никого не было. Она взяла в руки плюшевого слоника, которого когда-то подарила Полине, и заплакала.
Юлия лежала неподвижно, облитая светом солнца и ощущая, как через ее тело, затихая, проходят волны незнакомой энергии, Вальтро лежала рядом, положив голову ей на живот и глядя на пылающую за окном звезду, она закрыла глаза и черное солнце вспыхнуло за ее закрытыми веками.
- Что за чертово колесо, - вздохнула Юлия, качнув животом голову Вальтро. - Жизнь - это агония, мы не можем не совать свои руки в огонь и сгораем в огне, наслаждаясь и вопя от боли одновременно.
- Это формула ада, - усмехнулась Вальтро. - Тот, кто придумал это, сэкономил на зарплате чертям. Мы наслаждаемся собственным страданием и сами наказываем себя за то, что живем. А если пытаемся не страдать, - то наказываем себя смертью.
- А смерть - это миг с закрытыми глазами, - усмехнулась Юлия. - А потом все начинается сначала, - она рассмеялась. - Но мне нравится. Я не хочу соскакивать с чертова колеса.
- Ты и не сможешь, - сказала Вальтро. - Это колесо крутится в твоей голове. А мир стоит на месте.
- Пусть крутится, крутится колесо! - захохотала Юлия так, что Вальтро скатилась с ее живота. - Я буду ехать по головам, как по булыжникам мостовой, мне это нравится!
- Тебя снова отвезут на костер, - сказала Вальтро, садясь и поправляя волосы.
- А вот, хуюшки! - ухмыльнулась Юлия. - Теперь я сама управляю колесницей, я знаю, что все равно сгорю, но на ходу, а не на столбе!
- Ну, тогда поехали вместе, - Вальтро прыгнула на нее сверху и припечатала к постели.
ГЛАВА 32.
Алик и Тельма ничего не знали о трагедии, случившейся в семье Юлии, но они позвонили этим вечером, чтобы узнать, как дела и справиться о ее здоровье, и приехали через два часа, чтобы выразить свое сочувствие.
- Ты хорошо выглядишь, - заметила Тельма.
- А с чего мне выглядеть плохо? - Юлия удивленно подняла брови. - Глупо печалиться об ушедших, зная, что они ушли не так уж далеко от тебя.
- И гарантированно встретят тебя в той же яме, - ухмыльнулся Жоржик, - не надо печалиться, вся смерть впереди, - он набулькал в стакан виски, - напейся и жди.
- Приятно погрузиться в атмосферу бодрости и оптимизма, - сказал Алик, поднимая стакан, - после всей этой омертвляющей городской суеты.
- Вам уже надоело поднимать на ноги мертвых? - удивился Жоржик.
- Надоело среди них суетиться, - сказал Алик. - Деньги - это великая вещь, но иногда от них страшно воняет, особенно в жару. У нас сильно ухудшилась атмосфера, после того, как мы лишилишиь фирменного кондиционера, - он качнул стаканом в сторону Вальтро. - Клиент приходит, лежит и воняет. Если он еще не совсем разложился, - то платит иногда. Денег становится все меньше, а воняют они все больше. Жизнь воняет.
- Пойди прими душ! - раздраженно сказала Тельма. - Ты приехал оказать моральную поддержку, а расплакался тут, как баба.
- Не как баба, - ухмыльнулся Жоржик. - Это плач Иеремии, который унюхал запах жизни. Баба не способна учуять этот запах, она живет в нем.
- Не часто встретишь такое уважительное отношение к женщине, - заметила Тельма.
- Как можно не уважать женщину, если ты в своем уме? - удивился Жоржик. - Жизнь - это женщина, она менструирует и воняет разложением. Половозрелый мужчина чувствует этот запах и плачет от похоти и отвращения. А жизнь смеется над ним, как женщина, она бессмертна и всегда все делает правильно.
- Вы радикальный феминист, - сказала Тельма.
- Я радикальный биофил, - сказал Жоржик. - Я всю жизнь лизал, сосал и нюхал жизнь, понимая, что сижу по ноздри в выгребной яме, в которой меня и загребут. Поэтому я не боюсь, ни запаха жизни, ни запаха смерти, - Жоржик ухмыльнулся, разливая еще по одной. - Я стал умным, как сортирная крыса, и смеюсь над чистюлями, которые не могут спустить штаны, не испытывая чувства вины, и плачут над собственным дерьмом.
Вальтро и Юлия неудержимо расхохотались.
- Ну, вот, - сказал Алик Тельме, - кому ты тут собиралась подавать моральную помощь?
- Тебе! - огрызнулась Тельма. - Тебя нужно время от времени бить по морде, чтобы ты взбодрился.
- Христа тоже били по морде, - заметил Жоржик, - и посмотрите, к чему это привело?! Теперь каждый бьет ближнего по башке заранее, чтобы, не дай Бог, не пришлось подставить вторую щеку. Никогда не бейте мужчин по лицу, - Жоржик нравоучительно поднял палец, - они впадают от этого либо в ступор, либо в ярость, но никогда не реагируют адекватно. Мужчину можно бить только по жопе, тогда он полагает, что бьют кого-то другого.
- А как надо бить женщину? - с большим интересом спросил Алик.
- Женщину можно бить по чем попало, но не слишком больно, - пояснил Жоржик, - не до полного оргазма. Женщина изнасилует вас в любом случае - и прекрасно это понимает. Но поскольку женщина - это нежный и ранимый цветок, ей нужна компенсация, она хочет чувствовать себя жертвой. Женщина понимает, что ее жопа - это ее лицо в еще большей степени, чем лицо. Поэтому следует тщательно обрабатывать все поверхности, умело дозируя рукоприкладство и словесные оскорбления, - Жоржик веско пристукнул по столу донцем пустого стакана.
Вальтро, Юлия и Тельма хохотали, но Алик выглядел так, как будто готов был законспектировать инструкции.
- Женщина хочет носить плетку в зубах, - продолжил ободренный одобрением Жоржик, - но если никто не дает в рот, она возьмет в руку и отстегает вас так, что мало не покажется. Вот, за что я люблю женщин, - они не признают равноправия. Они либо сверху, либо снизу, но никогда - посередине. Посередине стоит мужчина, он всегда лижет верхнему и топчет нижнего, это называется демократией. Женщина не умещается между подстилкой и престолом, она носит плетку в зубах или корону на голове, ломая на хрен любую демократию, если ее туда пускают. Обратите внимание, две мировые системы тоталитаризма: нацизм и коммунизм, возникли именно там, где авральным методом эмансипировали женщин, - в Германии и в России. Сейчас возникает третья - в Штатах, будем надеяться, что тамошнее черно-бело-желтое бабье разнесет этот свинарник скорее, чем два предыдущих.
- Я думала, ты любишь Советский Союз, - удивленно сказала Вальтро.
- Я люблю Советский Союз, я люблю женщин, - ухмыльнулся Жоржик, разливая в стаканы, - но даже стоя раком, я никогда не любил носить плетку в зубах.
- Ваша фамилия, случайно, не Мэнсон? - спросила Тельма.
- Это неудачная ирония, - Жоржик победно оскалился, - но уместная. Сам Мэнсон мухи не обидел, всю грязную работу сделало за него бабье, которое служило ему подстилкой.
- Я так и не поняла, на чьей вы стороне? - спросила Тельма.
- Ни на чьей, - Жоржик гордо выпятил грудь, покрытую белым пухом. - Я настоящий русский орел - двуглавый. Я люблю жизнь, а жизнь любит того, кто ее не боится, как женщина. Если вы боитесь женщину, она возьмет в руку плетку. Все скорбящие - это тайные мазохисты, все сосуды мировой скорби полны собственного дерьма, это пиздострадальцы, мечтающие о плетке, их давят свинцовые мерзости жизни, потому что они сами залазят под них, как черви под камень, прячась от жизни.
- Неправда ваша, - возразил Алик. - Есть объективные обстоятельства.
- Обстоятельства?! - Жоржик вздернул брови на залысый лоб. - Посмотри на эту роскошную девку! - Он ткнул пальцем в Юлию. - Ее придавили обстоятельства? Посмотри на ее сестру! - он ткнул пальцем в Вальтро. - У нее хватит обстоятельств и на тебя, и на Тельму. Посмотри на меня, - он ткнул пальцем себя в грудь, - моих обстоятельств хватит на вас четверых. Но я не держу их на своем горбу, я сбросил обстоятельства и обязательства в яму. Смерть - это жизнь. Она дает, и она принимает все. Я научился принимать все, как смерть и как жизнь. Поэтому я стою прямо, хотя и одной ногой в яме. А ты стоишь криво, Алик, и на ровном месте путаешься в собственных ногах.