После вчерашнего фуршета с шампанским, плавно перешедшим в обед с грилем и в ужин с коктейлями, Нелли просыпалась тяжело и долго. По многолетней привычке первое, что она сделала, когда сползла с постели, это глянула в зеркало.
- Да-с, полный квас, - как говаривала ее старая покойная подруга.
Старуха в мятой ночной пижаме со смешными цветочками тяжело проковыляла в ванную, наполнив ее звуками спускаемого унитаза, шуршанием воды из душа и запахами своего огромного тела. Но через сорок минут, оттуда, легкой походкой, вышла совершенно иная женщина. Нелли посмотрела в окно - Жоржик уже торчал посреди газона в своем шезлонге, наблюдая, как Валька крутится на турнике. Зрелище было потрясающим, эта девка обладала полным бесстрашием и великолепным телом, а координации ее движений позавидовала бы любая балерина. Нелли знала в этом толк. В который уже раз Нелли испытала смешанные чувства: радость за старого хрена, который был счастлив со своей Вальтро, и тревогу за девчонку. Нелли познакомилась с Жоржиком, когда ей самой было двадцать лет, и слишком хорошо знала этого человека. Жоржик был сыном политзаключенной и еще черт знает кого, он родился за проволокой какой-то пермской зоны, вырос за проволокой, и все его понятия о жизни уходили туда, за проволоку. Проволока проходила через всю его жизнь, и всю свою жизнь он пытался перервать ее, перепрыгнуть, перекусить зубами. Консерватория открыла перед ним мир, но он навсегда остался в своей сумеречной зоне, которую не могли осветить никакие софиты: и выл там, и бесновался, как тамбовский волк, как запертый зверь. Театр отшлифовал его, придал внешний лоск и сделал особенно опасным. При желании Жоржик мог выглядеть, как интеллигент в четырнадцатом поколении, но ничто, кроме интеллигентской бородки, не роднило его с Чеховым. И хотя природный ум, любознательность и склонность к чтению сделали из него высокообразованного человека, он как был, так и остался разбойником, не признающим никаких ограничений, партизаном на оккупированной территории.
Когда Нелли вышла из дому, Вальтро уже закончила свои выкрутасы и плескалась в бассейне, а через несколько минут начала накрывать на стол.
- Тебя мучили кошмары? - заботливо спросил Жоржик, прихлебывая кофе.
- С чего ты взял? - удивилась Нелли.
- Ты орала ночью. Я думал, тебя преследуют сорок задушенных стариков.
- Меня преследовали сорок прекрасных юношей.
- А-а-а, - Жоржик понимающе покивал головой. - Значит, я уместно проявил присущую мне скромность и не стал ломиться в твою спальню.
- Еще чего, - фыркнула Нелли. - Если бы я увидела тебя на пороге своей спальни в засаленном ночном колпаке, в рубахе до пят и со свечой в руке, меня бы точно хватил инфаркт.
- Я сплю голый, - скромно заметил Жоржик.
- Какой ужас! - Нелли поставила чашку на стол, чтобы всплеснуть руками. - К моим богатырям еще бы и Кощея Бессмертного, и не помог бы уже никакой корвалол. Кстати, тебе следует постричь бороду, в ней полно крошек еще со вчерашнего ужина. Иди это просто мусор?
- Это песок, - с достоинством сказал Жоржик. - Вальтро набросала пятками.
- Слава богу, что она просто бьет тебя ногами по морде, - Нелли облегченно прижала руку к груди. - Я уж подумала, что это твой собственный.
- Здесь все мое собственное, - значительно произнес Жоржик. - И грязь отечества мне сладка и приятна.
- Нет на мне никакой грязи, - возмущенно сказала Вальтро.
- Конечно, нет, сладкая моя, - вступилась Нелли. - Просто старый хрен любит смотреть, как ты дрыгаешь ногами, забывая при этом, что из него уже сыплется.
После этих слов Жоржик молча встал из-за стола, подошел к перекладине и быстро сделал два подъема переворотом и один выход силой.
- Ну-ка, ссыкуха, сделай так, - предложил он Нелли, спрыгнув на землю.
- Ты весишь столько, сколько одна моя нога, тебя ветром болтает, - небрежно отмахнулась Нелли.
Вальтро звонко захохотала.
После завтрака, прихватив с собой корзину для пикника, отправились на речку - купаться и плавать на лодке. Со стороны их вполне можно было принять за бодрого дедушку со своей не старой еще женой, выгуливающих рослую внучку и собаку, ростом почти с внучку. Впрочем, соседей здесь было немного и негусто. Место, где Жоржик устроил свое логово, носило когда-то название "Царское Село". В проклятые тоталитарные времена здесь строило персональные дачи большое и очень большое шахтное начальство. Но первоначальные владельцы канули вслед за тоталитаризмом, наследники обнищали, а тем, кто сумел извлечь выгоду из своего постпролетарского происхождения, уже не к лицу был сталинский ампир, расположенный черт знает где от города. Дачи продавались, перестраивались или ветшали. Когда посреди просторных участков с нетронутыми соснами партхозактив строил свои хоромы, вокруг находились процветающие колхозы с хорошими дорогами и благоустроенные шахтные поселки. Теперь они вымерли вместе с насельниками, давшими "Царскому Селу" это восхищенно-завистливое название, и лежали между городом и облинявшим "Селом", труднопроходимым пространством руин и грязи.
Само "Село" превратилось в химерическое нагромождение декораций из советского фильма 30-х годов и мексиканской "мыльной оперы", сваленных в кучу посреди буйно разросшегося леса. Здесь "сталинский ампир" вылезал через "евроремонт". Дома с заколоченными ставнями соседствовали с ублюдочными псевдодворцами, и отовсюду: из-под съехавшего шифера крыш и из-под "еврочерепицы", украшенной спутниковыми антеннами, одинаково безумно таращилась и убогая сталинская роскошь, и убогая роскошь нуворишей. Постоянно здесь не жил никто, и общей охраны здесь не было, поэтому некоторые дома представляли собой помесь бунгало с бункером, в других зимой сидели пьяные "секьюрити", иные стояли почти нараспашку и потихоньку или не потихоньку разворовывались. Летом здесь присутствовал люд самый разный: и вальяжные пенсионеры на все еще добротных "Волгах" со своими строгими женами, и бедно одетые семейства в очках, добиравшиеся сюда, черт знает как, и молодые, с иголочки одетые люди в фианитовых бриллиантах и сильно подержанных джипах, и хозяева жизни в новеньких "Мерседесах", уже сильно подержанные, несмотря на возраст, жизнью, которую они держали за горло. Но все бывали наездом, пребывали незаметно и отбывали вскорости, как только заканчивались продукты или начинался дождь. Сейчас была середина июня, стояла сухая жара, и дачники находились в пике своего присутствия, но все равно их не было видно - они растворялись в своих латифундиях, на заросшей лесом территории.