— Не твоего чёртова ума дело, Чайник. Когда наступит время, тогда и узнаешь!
— А моего ума — послать меня в такое место, где творится невесть что и никто не хочет отвечать на мои вопросы? — Томас помедлил, сам себе удивляясь. — Шенк, — прибавил он, вкладывая в это слово весь сарказм, на который был способен.
Ньют расхохотался, но быстро оборвал смех.
— Ты мне нравишься, Чайник. А теперь заткнись — я тебе кое-что покажу.
Ньют шагнул вперёд и погрузил руку в заросли плюща. Раздвинул лозы. Открылось покрытое пылью квадратное окно величиной два на два фута. Оно было тёмным, словно закрашенное чёрным.
— Что там? — прошептал Томас.
— Смотри штанишки не запачкай, парень. Скоро он пройдёт здесь.
Прошла минута, две, ещё несколько... Томас переминался с ноги на ногу, раздумывая, и как это Ньюту удаётся стоять так тихо и терпеливо вглядываться в тёмное ничто.
И тут...
В окне появились отблески странного, жутковатого света. Он отбрасывал на лицо и плечи Ньюта бегущие радужные блики, словно тот стоял у освещённого плавательного бассейна. Томас замер, прищурился, пытаясь высмотреть, что происходит по ту сторону стекла. В горле застрял комок. «Что же это?» — недоумевал он.
— Там, снаружи, Лабиринт, — зашептал Ньют. Глаза его расширились и остановились, как будто он впал в транс. — Всё, что мы здесь делаем, вся наша жизнь вращается вокруг него. Каждую треклятую минуту каждого растреклятого дня мы здесь живём во имя Лабиринта, пытаясь его разгадать, а у него, похоже, вообще нет никакой долбаной разгадки, понял? И ты должен узнать, почему с этой штуковиной лучше не шутить, почему эти грёбаные стены сходятся каждую ночь и почему ты никогда — никогда! — не должен совать свою задницу наружу, понял?
Ньют отступил, продолжая удерживать лозы, и жестом велел Томасу занять его место и глянуть в окно.
Томас подчинился, уткнулся носом в холодное стекло и прищурился, стараясь разглядеть то, что хотел показать ему Ньют. Через секунду его взгляд пронзил слой пыли и грязи и... По ту сторону стекла что-то двигалось! А когда он рассмотрел это «что-то», его горло перехватил спазм, словно воздух в глотке превратился в кусок льда — не продохнуть.
Странное грушевидное существо размером с добрую корову, но без определённой, твёрдой формы, извивалось в коридоре, издавая булькающие, как кипящая вода, звуки. Оно вскарабкалось по противоположной стене, а потом бросилось прямо на окно, с грохотом ударившись о толстое стекло. Томас невольно вскрикнул и отшатнулся, но существо отлетело назад, не причинив стеклу ни малейшего вреда.
Томас дважды глубоко вздохнул и снова прильнул к окну. Было слишком темно, чтобы видеть подробности, но в причудливых, неизвестно откуда исходящих сполохах тускло светились серебристые иглы и мерзкая склизкая кожа. Из тела, как руки, торчали зловещего вида отростки, оканчивающиеся различными инструментами: пилами, ножницами, длинными штырями, о назначении которых можно было только догадываться.
Существо, эта наводящая ужас помесь животного и машины, казалось, понимало, что за ним наблюдают, знало, что лежит внутри стен, окружающих Приют. Похоже, ему очень хотелось попасть за эти стены и полакомиться человечинкой. В душе Томаса разлился леденящий страх; он, как опухоль, сдавил ему грудь и не давал дышать. Даже несмотря на потерю памяти юноша был уверен, что никогда не видел чего-либо столь же отвратительного.
Он отошёл от окна. Душевный подъём, который он ещё недавно ощущал, растаял без следа.
— Что оно такое? — спросил он. От страха кишки свело так, что он засомневался, сможет ли ещё когда-нибудь в жизни что-нибудь съесть.
— Мы называем их гриверами, — отвечал Ньют. — Отвратная хреновина, да? Одна радость, что гриверы подходят к Приюту только по ночам. Так что скажи спасибо этим стенам.
Томас сглотнул. Неужели ему когда-то хотелось выйти из Приюта? Идея стать Бегуном казалась ему теперь не столь привлекательной. Но он обязан сделать это! Непонятно, откуда у него это знание, но он обязан сделать это. Странная убеждённость, особенно если принять во внимание только что виденное.
Ньют не отрывал взгляда от окна.
— Ну вот, дружище, теперь ты знаешь, что за чертовщина творится в Лабиринте. Сам понимаешь, с таким не шутят. Тебя неспроста послали в Приют, Чайник. Мы ожидаем, что ты не растратишь свою жизнь попусту и поможешь нам выполнить то, зачем нас всех засунули сюда.
— И что же это? — спросил Томас, хотя предполагаемый ответ заранее вызывал у него озноб.
Ньют повернулся и взглянул ему прямо в глаза. Занимался рассвет, и Томас мог ясно рассмотреть лицо своего собеседника: туго натянутую на скулах кожу, сведённые на переносице брови...
— Найти выход отсюда, Чайник, — ответил Ньют. — Раскусить долбаный Лабиринт и отправиться домой.
Двумя часами позже, грохоча и сотрясая землю, Двери вновь отворились. Томас сидел за обшарпанным, кособоким столом для пикника поблизости от Берлоги. Мысли были заняты только одним: гриверами. Какова их цель? Что они делают там, в Лабиринте, всю ночь? Каково это — подвергнуться нападению такого кошмарного существа?
Он пытался выкинуть мысли о чудище из головы, переключиться на что-либо другое. Например, на Бегунов. Они только что умчались, не промолвив никому ни полслова — просто рванули в Лабиринт и исчезли в путанице проходов. Томас ковырялся вилкой в яичнице с беконом, а сам думал и думал о Бегунах. Он ни с кем не разговаривал, даже с Чаком — тот сидел рядом и тихо доедал свой завтрак. Бедный мальчуган из сил выбился, пытаясь завязать мало-мальски приличную беседу с Томасом, но тот не отвечал. Единственное, чего ему хотелось — чтобы его оставили в покое.
Происходящее попросту не укладывалось в голове, мозг не справлялся с задачей разложить всё по полочкам, ситуация казалась невозможной. Как мог Лабиринт, с его массивными и сверхвысокими стенами, обладать такими размерами, что десятки ребят были не в состоянии выбраться из него, и это после кто знает какого количества попыток? Да как вообще могло существовать сооружение таких масштабов? А самое главное — зачем? Для чего понадобилось возводить эту гигантскую головоломку? Почему все они оказались здесь? И как долго они уже здесь находятся?
Как он ни старался не думать о гривере, он постоянно возвращался мыслями к зловещему созданию. Каждый раз, стоило ему закрыть или потереть глаза, на него набрасывался воображаемый близнец настоящего гривера.
Томас знал, что отличается острым умом — просто чувствовал это каким-то шестым чувством. Но понять, что к чему в этом месте, ему никак не удавалось. Всё казалось бессмысленным. Всё, кроме одного: он был убеждён, что должен стать Бегуном. Почему, откуда эта безусловная уверенность? Даже сейчас, после того, что ему довелось увидеть в Лабиринте?
Кто-то похлопал его по плечу, отрывая от размышлений. Он взглянул вверх и обнаружил Алби — тот стоял рядом, сложив на груди руки.
— Что-то у тебя видок бледноватый, — сказал Алби. — Понравилось утреннее зрелище в окошке?
Томас встал, надеясь, что наконец пришло время ответов на вопросы. А если нет — то разговор, вероятно, поможет отвлечься от мрачных размышлений.
— Понравилось. Теперь мне ещё больше хочется узнать это место поближе, — сказал он, осторожно подбирая слова, чтобы не вызвать вспышки гнева, подобной той, что он наблюдал вчера утром.
Алби кивнул.
— Пошли со мной, шенк. Время для экскурсии. — Он было двинулся, но тут же притормозил и поднял вверх палец. — И никаких вопросов, пока не доберёмся до конца, усёк? Мне некогда тут с тобой весь день валандаться.
— Но... — Томас стушевался, увидев, как выгнулись брови Алби. И что он из себя строит, этот придурок? — Расскажи мне всё, я хочу всё знать! — Ещё ночью он решил: не стоит никому говорить, как на удивление знакомо выглядит это место. Надо молчать о том, что в нём живёт странное чувство, будто он кое-что помнит о Приюте и Лабиринте. Сейчас неподходящее время, чтобы делиться своими подозрениями.