Начался самый сложный этап — бесконечные пребывания в больнице. Я старался как можно чаще находиться рядом, хотя иногда она практически силой выгоняла меня из своей палаты, крича о том, какой я придурок. Но если после коррекции груди она еще могла такое провернуть, то когда ей убирали кадык* или проводили операцию на голосовых связках, Рэйчел приходилось молчать, злобно сверкая глазами и показывая неприличные жесты.
Все изменилось, когда основные процедуры были завершены, и Рэйчел действительно стала выглядеть как девушка — гормоны сделали ее талию тонкой, а бедра округлыми, операция помогла с грудью, и даже голос теперь не выдавал в ней того парня, с которым я ходил в школу.
Выйдя из клиники после последней операции, она закружилась на месте и звонко рассмеялась.
— Алекс, я ведь теперь девушка! Полноценная! — с восторгом воскликнула Рэйчел. — Ну почти, — справедливо добавила она. — Осталось совсем немного.
На последний шаг она не решалась особенно долго, так как он требовал собрать просто огромное количество документов и разрешений.
— Вы прекрасны, леди, — поклонился я. — Вас не может испортить даже неожиданный сюрприз, который вы прячете под юбкой.
— Дурак, — отвесила она мне очередной подзатыльник. — Может, теперь ты выпьешь со мной кофе? — кокетливо стрельнула она глазами, а я тяжело вздохнул, растеряв веселое настроение.
Признаться, я не ждал этого вопроса. После того подросткового неловкого разговора она больше никогда не говорила о своих чувствах и я решил, что мы действительно просто друзья. Меняться она начала давно и уже больше полугода выглядела примерно так же, как сейчас. Изменилось только то, что накануне я расстался с девушкой и теперь был свободен.
— Рэйчел, но ведь ничего не изменилось. Я по-прежнему гетеросексуален.
— Ладно, — опустила она глаза, но затем махнула головой, будто отгоняя назойливое насекомое, и посмотрела на меня. — Друзья?
— Друзья.
Вот только второй раз этот договор так не сработал. Она все еще пыталась меня переубедить. Иногда это были просто почти ненавязчивые приглашения на свидания, иногда поднимались откровенные темы и уговоры попробовать посмотреть на вещи под другим углом. Последнее обычно происходило, когда Рэйчел напивалась. А еще были заигрывания, признания, редкие слезы. Я отшучивался, увеличивал дистанцию на время, но все же не уходил. Я был слишком эгоистичен.
От всей этой ситуации было мерзко на душе, а я чувствовал себя полным ничтожеством. Ну кто будет продолжать общаться с девушкой, которая влюблена в тебя, причем без надежды на взаимность? Только моральный садист. И порой я действительно чувствовал себя им. Но не мог отказаться от этой дружбы. Именно Рэйчел вытащила меня из затяжной депрессии и запоя, когда погибли родители. Именно она поддерживала меня в самых безумных моих идеях. Даже когда я решил пойти в армию, она, конечно, сначала наорала на меня, назвав идиотом с суицидальными наклонностями, но затем помогла во всем. Именно из-за меня она пошла работать в вооруженные силы. Я знал это точно. С ее образованием она могла стать кем угодно. Лучшие корпорации Стокгольма распахнули бы перед ней свои двери. Но она хотела быть ближе ко мне. А я, как всегда, делал вид, что не замечаю этого. Просто не хотел терять последнего близкого мне человека, хоть и чувствовал себя откровенным мудаком.
Бывали периоды затишья, когда казалось, что все, наконец-то, закончилось. В основном это происходило тогда, когда у меня появлялась девушка. В такие моменты она тоже могла начать с кем-то встречаться и даже весело рассказывать мне об этом. Но потом мои отношения заканчивались, и она тут же обрывала свои. Рэйчел так и не решилась на последний этап своей трансформации, причем даже после того, как законы в Швеции поменялись, и добиться процедуры стало намного проще. Когда я заводил разговор на эту тему, она отшучивалась, объявляя, что ждет только меня.
Казалось, так будет продолжаться всегда. Но потом я вдруг понял, что с моим характером и профессией заводить отношения не стоит в принципе, ведь все равно это обречено на провал, и все стало намного хуже. Глядя на череду случайных девиц, Рэйчел пыталась меня вразумить, а еще успокоить, думая, что я снова впал в депрессию и поддался тяге к саморазрушению. Она пыталась вернуть меня на путь истинный всеми возможными способами, не замечая, что мне это совсем не нужно. И когда она совсем потеряла надежду вразумить меня обычными способами, с ее губ слетело еще одно признание, которое позволило мне принять окончательное решение.
— Как ты можешь?! — в слезах выкрикнула она. — Я же люблю тебя, как ты не понимаешь?!
Я понял, что ничем хорошим это не закончится. Ни для нее, ни для меня. Изначально это были токсичные, выматывающие отношения, которые нужно было оборвать очень давно. Все это время я был слишком эгоистичен, чтобы отпустить лучшего друга, позволить идти дальше, не зацикливаясь и мучая себя при каждой встрече. Но этот узел нужно было разрубить, причем раз и навсегда. Я не раз говорил ей о том, что между нами может быть только дружба, но она продолжала любить меня. И я видел только один способ положить этому конец. Грубый, болезненный, ужасный. Но так было правильно.
— Тебе не надоело? — со злостью выплюнул я, пытаясь не обращать внимания на слезы, которые уже бежали по ее щекам.
— Но, Алекс…
— Сколько можно так унижаться? — выпалил я, наблюдая, как ее лицо вспыхивает, заливаясь краской. — Сначала было даже жаль тебя, а сейчас уже откровенно противно. Когда же до тебя уже дойдет, что ты меня не интересуешь! Сколько бы операций ты не сделала! Даже если ты превратишься в точную копию Скарлетт Йохансон, это ничего не изменит. У меня просто не встанет! — прошипел я, снова наблюдая, как в ее глазах отражается боль.
Не выдержав этой картины, я отвернулся, а затем быстро ушел, пока меня еще не покинула решимость. В тот вечер я напился в хлам, проснулся в компании незнакомой девушки, и почувствовал себя еще большим дерьмом. Но так было правильно.
С того момента прошло больше двух лет, в течение которых мы не общались. Она пробовала звонить, но я, затолкав поглубже желание взять трубку и извиниться, сбросил вызов и заблокировал ее номер. Я даже не узнал, что именно она хотела мне сказать — помириться или наорать, послав куда подальше. Скорее всего, второе. Я поступил как полный мудак и она просто обязана была меня возненавидеть. И то, что я сделал это осознанно, не слишком успокаивало. Но так было правильно.
И вот сейчас, спустя два года, Рэйчел снова появилась в моей жизни — причем в тот самый момент, когда мир, кажется, висел на волоске. Да, я приехал в ее домик, но не думал застать ее. Она бывала здесь только летом и вряд ли изменила свои привычки. Но Рэйчел приехала, причем еще и откровенно призналась, что искала меня.
Поверить в это было практически невозможно. Я дал ей все поводы для ненависти и не особо удивился бы, если бы узнал, что она играет против меня, причем не ради выгоды, как Кадоганы или Фредерик, а просто для того, чтобы растоптать. И все же выстрелить в нее я не смог. Где-то глубоко внутри жила надежда, что это правда, и она действительно искала меня, пыталась помочь. Но рациональная часть сознания подсказывала, насколько бредово звучит эта идея. Глядя на Рэйчел, меня кидало из стороны в сторону как законченного психа. И все же усилием воли я подавил эти эмоции, выпуская на волю профессиональную подозрительность, которая воспитывалась в моем сознании годами.
Я старался не спускать с нее глаз и контролировать каждый свой шаг. Не поворачиваться спиной и следить за каждым ее малейшим движением. Если по моей вине еще раз пострадает Агата или Сэм с Евой, груз вины станет непосильным и я просто свихнусь. Да, Рэйчел была дорога мне. Она много лет оставалась единственным по-настоящему близким мне человеком… Но все же приоритеты сместились. Я понимал, что если Ева найдет связь между ней и “Эквинор”, мне придется ее убить, предварительно узнав всю информацию, которую она может дать. Только от одной этой мысли к горлу подступал ком. Но глядя на Агату, я осознавал, что сделаю это.