Муркок Майкл
Се - человек
Майкл МУРКОК
СЕ - ЧЕЛОВЕК
Посвящается Тому Дишу
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Машина времени имела вид сферы, наполненной молочно-белой жидкостью, в которой путешественник плавает в резиновом костюме, дыша через маску со шлангом, уходящим в недра механизма. На финише сфера треснула, и жидкость пролилась, быстро впитываемая пылью.
Сфера покатилась, подскакивая на камнях, выступающих из бесплодной почвы.
Боже! О, Господи!
Боже! О, Господи!
Боже! О, Господи!
Боже! О, Господи!
Боже мой! Что происходит?
Неужели это конец?!
Чертова машина не работает.
О, Боже! О, Господи! Когда же прекратится эта тряска?!
Когда уровень жидкости ощутимо понизился, Карл Глогер свернулся клубком; вот он уже на мягком пластике внутренней обшивки машины.
Приборы не работают. Сфера останавливается, затем продолжает движение, расплескивая последние капли жидкости.
Почему я пошел на это? Почему я пошел на это?
Почему я пошел на это? Почему я пошел на это?
Почему я пошел на это? Почему я пошел на это?
Глаза Глогера открылись и снова закрылись, рот исказился от недостатка кислорода, язык трепещет в пересохшей гортани, и он издает стон, который переходит в завывание.
Он слышит этот звук и рассеянно думает: "Речь потерявшего сознание... который не слышит, что говорит."
Зашипел воздух, и пластиковая обшивка опала, а Глогер оказался спиной на металле стенки. Он перестал кричать и смотрит на неровную трещину в стене. Ему совершенно не любопытно, что находится за ней. Он пытается шевельнуть телом, но оно полностью оцепенело. Он дрожит, чувствуя холодный воздух, который проходит сквозь поврежденную стенку машины времени. Снаружи, кажется, ночь.
Его путешествие сквозь время было трудным. Даже густая жидкость не полностью защитила его, хотя, без сомнения, спасла его жизнь. Несколько ребер, вероятно, сломаны.
С этой мыслью приходит боль, и он обнаруживает, что уже может распрямить руки и ноги.
Глогер пополз по скользкой поверхности к трещине. Он тяжело дышит, делает передышку, затем двигается дальше.
Он теряет сознание, а когда приходит в себя, воздух становится теплее. Сквозь трещину он видит режущий глаза солнечный свет и небо цвета полированной стали. Он наполовину протаскивает свое тело сквозь трещину, закрыв глаза, когда лучи солнца ударили по сетчатке, и снова теряет сознание.
ЗИМНИЙ СЕМЕСТР, 1949_г.
Ему исполнилось девять лет, он родился через два года после того, как его отец добрался до Англии, бежав из Австрии.
На серой гальке школьной площадки играли дети. По краям площадки еще лежали маленькие кучки грязного льда. За забором отстроенные здания Южного Лондона казались черными на фоне холодного зимнего неба.
Игра проходила достаточно серьезно, и Карл Глогер с некоторым волнением предложил роль, которую он был согласен сыграть. Сперва он наслаждался вниманием, но теперь заплакал.
- Отвяжите меня! Пожалуйста, Мервин, прекрати!
Они привязали его за руки к проволочной сетке забора. Забор выгнулся наружу под его весом, и один из столбов грозил упасть. Карл пытался освободить ноги.
- Отвяжите меня!
Дети снова засмеялись, и Карл понял, что его крики только раззадоривают их, поэтому он крепко сжал зубы. По лицу катились слезы, и он был полон смятения и чувства, что его предали. Он считал их своими друзьями, некоторым помогал в учебе, другим покупал сладости, сочувствовал третьим, когда им не везло. Почему они отвернулись от него - даже Молли, который доверял ему свои секреты?
- Пожалуйста! - закричал он. - Этого не было в игре!
- А теперь есть! - засмеялся Мервин Уильямс. Его глаза сияли, лицо раскраснелось, и он еще сильнее стал качать столб.
Еще несколько секунд Карл терпел тряску, а затем инстинктивно уронил голову на грудь, притворившись потерявшим сознание. Он уже делал так не раз, чтобы шантажировать мать, от которой и научился этому трюку. Школьные галстуки, использованные в игре в качестве веревок, врезались в его кисти. Голоса детей стихли.
- С ним все в порядке? - прошептал Молли Тюрнер. - Он не умер?..
- Не говори глупостей, - неуверенно ответил Уильямс. - Он только шутит.
- Тем не менее, лучше его отвязать. - Это был голос Яна Томпсона. Мы влипнем в ужасную неприятность, если...
Карл почувствовал, что его отвязывают; они возились с узлами.
- Я не могу развязать этот...
- Вот мой ножик - разрежь узел...
- Я не могу... это мой галстук... мой отец...
- Быстрее, Бриан!
Вися на одном галстуке, он намеренно позволил телу осесть вниз, все еще держа глаза плотно закрытыми.
- Дай его мне, я разрежу узел!
Наконец, последний галстук был развязан. Карл упал на колени, поцарапав их о гальку, и опустился лицом на землю.
- Блейми, он действительно...
- Не будь дураком, он еще дышит. Он всего лишь в обмороке.
Карл слышал их встревоженные голоса будто издалека, так как сам наполовину был убежден собственным притворством.
Уильямс потряс его.
- Очнись, Карл, хватит валяться.
- Я сбегаю за мистером Мэтсоном, - сказал Молли Тюрнер.
- Нет, не надо.
- Все равно, это вшивая игра!
- Вернись, Молли!
Его внимание сейчас большей частью было отвлечено кусочками гальки, впившимися в левую щеку. Было легко держать глаза закрытыми и не замечать их руки на своем теле. Постепенно он потерял ощущение времени, а потом услышал голос мистера Мэтсона - низкий, насмешливый, не пытающийся, как обычно, перекричать общий шум. Настала тишина.
- Что же ты натворил в этот раз, Уильямс?
- Ничего, сэр. Это была игра. Идея Карла.
Сильные мускулистые руки перевернули его лицом вверх. Он все еще держал глаза закрытыми.
- Мы играли, сэр... - сказал Ян Томпсон, - ...в Иисуса. Карл был Иисусом. Мы играли так и раньше, сэр. Мы привязали его к забору. Это была его идея, сэр.
- Немного недозрелая, - пробормотал мистер Мэтсон и вздохнул, пощупав лоб Карла.
- Это была только игра, сэр, - снова сказал Мервин Уильямс.
Мистер Мэтсон проверял пульс Карла.
- Ты должен был подумать, Уильямс. Глогер не особо силен.
- Простите, сэр.
- Совершеннейшая глупость.
- Простите, сэр, - Уильямс чуть не плакал.
- Я возьму его с собой. Надеюсь, Уильямс, что с ним ничего серьезного. А после уроков зайди ко мне.
Карл почувствовал, что мистер Мэтсон поднимает его.
Он был доволен.
Его несли.
Голова и бок болели так, что тошнило. У него не было возможности узнать, куда в точности доставила его машина времени, но, повернув голову и открыв глаза, он понял по грязной куртке из овчины и холщовой набедренной повязке человека справа, что, почти наверняка, находится на Ближнем Востоке. Он намеревался попасть в 29 г. н. э., в район Иерусалима, около Вифлеама. Интересно, не в Иерусалим ли несут его?
Вероятно, он находится в прошлом, так как носилки, на которых его несли, были сделаны из шкур животных, не слишком хорошо выделанных. Но, возможно, и нет, подумал он, так как провел достаточно времени среди маленьких племен Ближнего Востока, чтобы знать - сохранились еще люди, почти не изменившие свой образ жизни со времен Магомета. Он надеялся, что не зря ломал ребра.
Двое мужчин несли носилки на плечах, остальные шагали рядом. Все они были бородатыми, темнокожими, обуты в сандалии. Большинство имело посохи. пахло потом, животным жиром и чем-то прокисшим, чего он не мог определить. Они направлялись к цепи холмов и не заметили, что он очнулся.
Солнце уже не пекло так сильно, как когда он выбрался из машины времени. Вероятно, вечерело. Окружающая земля была каменистой и бесплодной, и даже холмы впереди казались серыми.
Он поморщился, когда носилки накренились, так как боль в боку снова стала тошнотворно сильной. Сознание опять покинуло его.
Наш Отец, пребывающий на небесах...
Он был воспитан, как и большинство его школьных товарищей, по канонам пустословной христианской религии. Утренние молитвы в школе. На ночь он ограничивался двумя молитвами. Одна была молитвой Господу, другая заключалась в словах: "Боже, благослови маму, Боже, благослови папу, Боже, благослови моих сестер, и братьев, и всех других людей вокруг меня и, Боже, благослови меня. Аминь!". Этому его научила женщина, приглядывавшая за ним, когда мать была на работе. Он добавил к этому перечню "благодарю тебя" (Благодарю тебя за приятный день, благодарю тебя за хорошую отметку по истории...) и "прости" (Прости, я был груб с Молли, прости, я не во всем признался мистеру Мэтсону...). Только в семнадцать лет он научился ложиться спать, не произнося ритуальных молитв, и даже тогда это произошло из-за нетерпения начать мастурбировать.