Карл очень расстроился.
- Не тревожься о Джонни, - сказал Джерард. - Он всегда попадается на чью-либо удочку.
- Я не об этом. Он прав. Он имеет что-то, во что верит. Я не могу найти ничего.
- Так спокойнее.
- Я не знаю, как ты можешь говорить о спокойствии при твоем мрачном интересе к ведьмам и тому подобному.
- У каждого свои проблемы, - сказал Джерард. - Выпей еще.
Карл нахмурился.
- Я напал на Джонни только потому, что он смутил меня, выставив на посмешище.
- У каждого свои проблемы. Выпей еще.
- Хорошо.
Я пойман. Тону. Не могу быть самим собой. Сделан тем, что хотели другие. Неужели это судьба каждого человека? Не были ли великие индивидуалисты созданиями своих друзей, которые хотели иметь великих индивидуалистов в качестве друзей?
Великие индивидуалисты должны быть одиноки, чтобы люди считали их неуязвимыми. Под конец их уже не воспринимают людьми. Обращаются как с символом вещи, которой уже не существует. Они должны быть одинокими.
Никому не нужными.
Всегда есть какая-то причины быть одиноким.
Никому не нужным...
- Мама... я хочу...
- Кому есть дело до того, что ты хочешь? Отсутствовать почти год! Не писать. Как насчет того, что хочу я? Где ты был? Я могла умереть...
- Постарайся понять меня...
- Зачем? Ты когда-нибудь пытался понять меня?
- Да, я пытался...
- Черта с два! Чего ты хочешь на этот раз?
- Я хочу...
- Разве я не говорила, доктор сказал мне...
Одинок...
Мне нужно...
Я хочу...
- Ты ничего не получишь в этом мире, чего не заработал. И не всегда получишь даже то, что заработал.
Пьяный Глогер облокотился о стойку бара и слушал низкорослого краснолицего мужчину.
- Есть масса людей, не получающих того, что они заслуживают, - сказал бармен и засмеялся.
- Я имею в виду, что... - продолжал краснолицый мужчина медленно.
- Почему бы тебе не заткнуться? - сказал Карл.
- О, заткнитесь вы оба! - сказал бармен.
Любимая...
Изящная, нежная, милая.
Любовь...
- Твоя беда, Карл, - говорил Джерард, когда они шли к ресторану, где Джерард хотел угостить ленчем Карла, - в том, что ты все еще веришь в романтичную любовь. Погляди на меня. У меня полный набор недостатков... на которые ты любишь иногда указывать так непочтительно. Я становлюсь ужасно грубым, наблюдая черную мессу и тому подобное. Но я не бегаю, потроша девственниц, - частично потому, что это противозаконно. А против вас, романтичных извращенцев, нет закона, чтобы остановить. Я не могу заниматься любовью, если на ней не надето нижнее белье с черными кружевами, а ты не можешь сделать это, если не поклоняешься вечной любви, и она не поклоняется в ответ, и все ужасно запутывается. Ты причиняешь себе и бедным девушкам, которых используешь, страшный вред! Это отвратительно!
- Сегодня ты более циничен, чем обычно, Джерард.
- Нет, ни капельки. Я говорю абсолютно искренне... Я ни к кому не чувствовал привязанности за всю свою жизнь! Романтичная любовь! В самом деле, против нее должен быть закон. Отвратительно! Катастрофично! Посмотри, что случилось с Ромео и Джульеттой! Здесь предупреждение всем нам.
- О, Джерард...
- Почему ты не можешь просто спать с ней и наслаждаться? Остановись на этом. Считай это само собой разумеющимся! Не развращай при этом бедную девушку.
- Обычно они сами хотят этого.
- Ты прав, милый мальчик.
- Ты совсем не веришь в любовь, Джерард?
- Мой дорогой Карл, если бы я верил в какую-нибудь любовь, разве я стал бы тебя предостерегать?
Карл улыбнулся.
- Ты очень добр, Джерард...
- О, господи! не надо, Карл, пожалуйста! Если ты еще раз посмотришь на меня таким образом, я не буду кормить тебя дорогим ленчем, и это вполне серьезно.
Карл вздохнул. Единственный человек, который выказывал по отношению к нему какое-то корыстное расположение, был единственным, кто открыто говорил об этом. В самом деле, смешно.
Я хочу...
Мне нужно...
Я хочу...
- Моника, во мне чего-то не хватает...
- Чего именно?
- Ну, скорее, это отсутствие отсутствия, если ты понимаешь, что я имею в виду.
- О, ради Бога...
- Ты впечатлительный, - говорила ему Ева.
- Нет, я говорил тебе, я жалею себя. Это похоже на впечатлительность?
- О, Карл, ты не делаешь себе никакого послабления?
- Послабления? Я не заслуживаю его.
- Что ты ищешь, Карл? - спросил Джерард за ленчем.
- Не знаю. Возможно, Чашу Грааля. Еве казалось, что я найду ее.
- Почему бы и нет? В наши дни она стоила бы целое состояние! Не взять ли нам еще бутылочку?
- Ты знаешь, Джерард, я не мученик. Я не святой, не герой, не бездельник какой-нибудь. Я - просто я сам. Почему люди не могут принимать меня таким?
- Карл, мне ты нравишься именно такой.
- Зачем ты опекаешь меня? Я нравлюсь тебе запутавшимся - ты это имеешь в виду?
- Может быть, ты прав. Еще бутылочку?
- Хорошо.
Джерард предложил платить, чтобы Глогер мог изучать психологию.
- Я делаю это только потому, что боюсь, что с тобой что-нибудь случится. Ты даже можешь примкнуть к Католической церкви!
Он слушал курс целый год, а потом бросил ходить на занятия. Все, что он хотел - это изучать Джанга, а они настаивали, чтобы он учился и другим дисциплинам, большую часть которых нашел совершенно неинтересными.
Боже?
Боже?
Боже?
Нет ответа.
С Джерардом он был внимательным, серьезным и разумным.
С Джонни он был снисходителен, насмешлив.
С некоторыми он был спокоен. С некоторыми - шумным. В компании глупцов он был счастлив, как глупец. В компании тех, кем восхищался, был доволен, если казался проницательным.
- Почему я разный с разными людьми, Джерард? Я не знаю, кто я на самом деле. Который из этих людей - я, Джерард? Что неправильно во мне?
- Может быть, ты слишком стараешься понравиться, Карл.
7
Он снова встретил Монику летом 1962 года, вскоре после того, как бросил занятия. В то время он брался за любую работу, и его психика была очень неустойчивой.
Моника оказалась очень кстати - искусный проводник в умственной темноте, готовой поглотить его.
Оба они жили недалеко от Голландского парка и встретились там однажды в воскресенье у пруда с золотыми рыбками в декоративном палисаднике.
Они ходили в парк почти каждое воскресенье. К тому времени он был полностью одержим странным христианским мистицизмом Джанга.
Она, всегда презиравшая Джанга, вскоре стала обхаивать перед Карлом все идеи этого учения.
Хотя Моника и не полностью убедила Карла, ей удалось сбить его с толку.
Прошло шесть месяцев прежде, чем они легли в постель.
Он проснулся и увидел Иоанна, склонившегося над ним. На бородатом лице Крестителя было выражение нетерпеливого ожидания.
- Ну, Эммануил?
Карл почесал собственную бороду и кивнул.
- Хорошо, Иоанн, я помогу вам ради тебя, потому что ты спас мне жизнь и стал моим другом. Но взамен ты пошлешь людей притащить мою колесницу сюда, и как можно быстрее. Я хочу посмотреть, нельзя ли ее починить.
- Я сделаю это.
- Не питай слишком большую надежду на мою силу, Иоанн...
- Я абсолютно верю в нее...
- Надеюсь, ты не будешь разочарован.
- Не буду. - Иоанн положил ладонь на плечо Глогера. - Ты должен крестить меня, показать всем, что Адонай с нами.
Глогера все еще тревожила вера Крестителя в его власть, но ему больше нечего было сказать. Если другие разделяют веру Крестителя, тогда, возможно, он сможет что-нибудь сделать.
Глогер снова стал оживленным, как и предыдущим вечером, и на его лице непроизвольно появилась широкая улыбка.
Креститель засмеялся, сперва неуверенно, но затем все более непринужденно.
Глогер тоже засмеялся. Он не мог остановиться, часто прерываясь, чтобы захватить ртом побольше воздуха.
Совершенно невозможно представить себе, что он оказался тем человеком, который вместе с Иоанном Крестителем подготовит путь для Христа. Тем не менее, Христос еще не появился. Возможно, догадался Глогер, дело происходит за год до распятия.