А потом, в новой школе, которую они так долго выбирали и выбрали наконец из-за ее хорошей репутации и прекрасных показателей, Лео познакомился с Тимом, а Анна – с Аликс. Их с Лео пути не слились опять воедино, но все-таки вновь пересеклись. Это были не прежние тесные отношения, их вселенные продолжали существовать порознь, но все-таки двойная дружба детей и взрослых открывала новые перспективы, и когда обе пары обедали с сыновьями или брали их по воскресеньям на морскую прогулку, ее переполняло удивительное чувство гармонии и гордости.
Они поссорились, хотя не ссорились почти никогда. У Юго больше нет сил: Анна поставила будильник на полшестого утра и хочет ехать в полицию к семи. Лео повезут в суд! Значит, нужно быть там, и они смогут увидеть его хотя бы мельком. Но как считать двадцать четыре часа с момента задержания – со времени ареста или с того момента, когда задержанного привозят в участок? Еще один вопрос, который она не решилась задать адвокату. И за это готова влепить себе пощечину.
Она все продумала, рассчитала, учла все обстоятельства, и семь утра кажется ей самым разумным временем.
Юго находит ее план идиотским. Торчать перед участком с раннего утра и почти наверняка просто потерять время? Ему не понравилось агрессивное выражение лица Анны, когда он высказал свои опасения. Да что она себе воображает? Что ему плевать на сына? Но Анна ничего себе не воображала. Она больше не в состоянии воображать. Лео напуган, он там один – это единственное, о чем она может думать.
Их занимают прямо противоположные вещи. Юго невыносимо представлять себе дрожащего сына. Ему необходимо верить в Лео, в его стойкость. Разве это значит, что он меньше любит его? Неужели жена думает, что чувства есть только у нее? Он научил сына тому, чему учили его, а до него – его отца, а еще раньше – деда. Она тогда, кажется, не возражала против этого принципа: не ныть по пустякам, ведь рано или поздно мальчикам приходится отправляться на войну или на охоту.
Анна горько усмехается. Война и охота – это ей хорошо знакомо.
Они ждут больше часа, он – облокотившись на руль, она – снаружи, прислонившись к капоту. Проходит полицейский, смотрит на них: фармацевт и заместитель мэра, ну и ну!
Проходит час с четвертью, и наконец из-за главного здания слышится шум двигателя. Юго подскакивает, Анна вздрагивает, ее сердце сжимается. Фургон приближается, сбрасывает скорость – водителю нужно убедиться, что он сможет проехать. Крик Анны пробивает металлические стенки. Лео! Неясный силуэт приближается к зарешеченному окошку, Анна ловит взгляд сына, пытается передать ему всю любовь, что у нее есть, это длится секунду, вспышка ядерного взрыва, и все кончено, фургон уехал. Все, что им остается, – тоже поехать в суд.
Мэтр Хамади предупреждает: Лео вызовут, но когда – неизвестно. В суде свой распорядок, и от нее тут ничего не зависит.
Сложив на груди руки, сжав колени, Анна разглядывает сидящих рядом людей, у всех них есть что-то общее – измученные, усталые лица. Ей здесь не по себе. Юго то и дело бросает взгляд на свои часы с позолоченным циферблатом, иногда встает, разминает ноги, открывает игру на телефоне. В его ушах со вчерашнего дня звучат упреки матери. Она сказала, что он пустил воспитание Лео на самотек. «Ошибки сыновей – это ошибки отцов». Он постоянно возвращается к этой фразе, которую Анне передавать не стал.
Время тянется, каждый думает о своем.
Начались ли слушания? Будет ли суд расположен к Лео?
Их сын уже стоит перед судьей. Стоит прямо, хотя спину у него сводит, ноги затекли, сознание путается. Он борется с желанием зевнуть, пытается сосредоточиться на том, что его окружает. Как ни странно, но время, предшествовавшее этому моменту, подействовало на него как анестезия. Он больше не чувствует ни тоски, ни боли, лишь неизвестность давит на него. Обстановка здесь спокойная, ничем не примечательный кабинет с полузасохшими растениями, начатая пачка печенья, холодный кофе. И потом, судья молод. Лео дал бы ему лет тридцать. Это хороший знак, убеждает он себя. Ему кажется, что испытания подходят к концу. Этот допрос – облегчение. Он готов рассказать все, раскрыть каждую деталь – хотя адвокат советовала не вдаваться в подробности. Ему нечего скрывать! Лео говорит то же, что и в полиции: он оказался там случайно. Да, он ударил, он этого не отрицает, но сделал это инстинктивно, он защищал свою девушку, не хотел никому навредить и не осознавал последствий своего поступка. Тяжелая цепь с замком, которая лежала между двумя книгами в рюкзаке, – от его велосипеда, который он хотел отдать Ноэми. Он сожалеет, что так увлекся. Он хотел бы загладить свою вину и вернуться к обычной жизни, к своему будущему. Вновь и вновь он повторяет, что сожалеет, сожалеет, очень сожалеет.