Анна неподвижно стоит посреди зала. Официантка окликает ее:
– Что вам подать, мадам? Туалет только для клиентов! Я что, с воздухом разговариваю?
Но Анна ее не слышит, она слышит мужчину, который, насмешливо присвистнув, произносит: «Эй, дамочка, очнитесь!»
Он обернулся, на его рябом лице улыбка, в скрюченных пальцах одной руки он держит лотерейные билеты, в другой ручку, и вдруг Анна чувствует, как сжимается ее мочевой пузырь, как сердце каменеет, внутренний голос шепчет, что этот тип вызывает только жалость: живот свисает поверх ремня, зубы покрыты черным налетом, нос распух от алкоголя, куртка испачкана. И возможно, ей удалось бы найти в себе каплю сочувствия, возможно, она сумела бы, глядя на разбитого, гниющего, совершенно конченого человека, простить его и тем самым спасти себя, но Змей, прищурившись, говорит:
– Скажи уже что-нибудь. Не стой как дура.
И тогда Анна подходит, берет стоящую перед ним пустую бутылку из-под пива и обрушивает ее на его голову раньше, чем он успевает что-либо сделать – один раз, второй, третий, – бутылка разбивается, но она продолжает решительно бить его, все происходит так быстро, девушка за прилавком кричит и кричит, другой посетитель встает и начинает пятиться, он боится – боится Анны, он видит по ее глазам, что она словно в каком-то другом мире, до нее не достучаться, она не здесь, и Змей оседает на пол в темно-красную лужу.
Анна не помнит, как пришла в себя. В руке у нее отбитое горлышко бутылки, ботинки залиты кровью, но это неважно, они и так были испорчены, думает она.
Она думает о том, что ее бедра сухие.
Она не описалась.
– Я вызвала полицию, – говорит официантка.
– Прекрасно, – отвечает Анна.
И садится ждать.