Самые убийственные приворотные чары сплетаются из такой бесцельной и бескорыстной, похожей на сострадание любви.
– Вы иные, – продолжил мастер. – Вы цепляетесь за жизнь отчаянно, однако совершенно не цените её и готовы жертвовать ею. Полны страха – и необыкновенно отважны. Ваши миры жестоки; ни рождение, ни воспитание не обязывают вас ни к милосердию, ни к справедливости, однако вы являете и то, и другое… Я не могу наглядеться, Трикси Бланш, сколько бы ни смотрел, и не могу отвернуться. Спроси о чём-то другом.
В горле почему-то стоял комок, а глаза пекло. Я с трудом вздохнула; мантры про логику и рациональность давно не помогали.
По ноге мне мазанул пушистый хвост – чёрный.
– Шрахи вас совсем не боятся.
Нормальный вопрос напоминает мало, ну и ладно.
– Они пакостники и лакомки, – улыбнулся Оро-Ич. – Я дозволяю им и то, и другое, и потому они доверяют мне. Однако их привязанность к той, что позволила им быть в этом мире, гораздо глубже.
Ох… Если перефразировать – ко мне прониклось искренней любовью воплощение хаоса и внезапных неприятностей. Впрочем, после Тейта не привыкать.
Скорей бы его увидеть…
Пиала выпала из моей руки и покатилась, дребезжа. Я вздрогнула от неожиданности – надо же, не заметила и едва не вырубилась. Впору порадоваться, что терапевтическая беседа возымела действие, но, как назло, столько всего ещё хочется узнать!..
– Мастер, а вы догадывались про Кагечи Ро?
Уголки тёмных губ дёрнулись.
– Я уже говорил, Трикси Бланш, что я не всеведущ. Вина за то, что произошло, лежит на мне. Я нуждался в Ингизе, в том, чем он обладает теперь, и желал вернуть своих учеников… даже тех, что уже стали мастерами, – скупо и ровно ответил он, и эта сдержанность заставляла верить каждому слову. – Но не ценой жизни Танеси Тейта – или любого из вас.
И опять ребус.
Сонливость накатывала волнами. Я почти бессознательно согнула ноги и уткнулась лбом в колени, чтобы не отключиться прямо сейчас, но, кажется, только усугубила положение. Однако кое до чего всё же успела додуматься.
– Насчёт Ингизы… Вы ведь не стену времени имели в виду, да? – спросила я. В памяти всплыли слова Сайны Юн: «Ты оправился быстрее всех, кого я видела». – Дело в его устойчивости, да?
По ментальному фону прокатилось эхом ощущение тепла, одобрения, довольства – похоже, мастеру пришлась по вкусу моя догадливость.
– Верно. Он один из тех, кто способен изменить этот мир к лучшему, хотя и не знает об этом. – Оро-Ич повёл пальцами, и его пиала исчезла, затем моя, потом столик… И вот мы уже просто сидели друг напротив друга, а подушки на полу раздались в длину и в ширину. – Ингиза считал, что пребывание в Лагоне связывает волю мага и насильно выводит его на путь, угодный мне, однако он ошибался. Уже очень давно я оставил мысль о том, чтобы исподволь изменять разум и чувства человека магией, гораздо важней оказалось подобрать правильных воспитателей. Таких, как Ригуми Шаа; таких, каким станет когда-то Ингиза. Впрочем, – он усмехнулся, – не скрою, что в Лагоне есть подобие болезни, что обезлюдила в давние времена земли за океаном. Она так же передаётся через взгляды и раздувает страсти, и имя ей – безнаказанность. И переболевшие ею в юности выживают и в зрелости на проклятом материке.
Я едва не рассмеялась.
Выходит, Ингиза думал, что им здесь всем промывают мозги – а на самом деле в Лагоне проводили вакцинацию. Ну, образно говоря.
…веки уже казались невообразимо тяжёлыми.
– Мастер… будет война, да?
Не знаю, почему я спросила об этом – о свободных вспомнила, что ли… И уже подумала, что Оро-Ич не ответит, когда он заговорил:
– Войны я не дозволю, ибо довольно разрушений для здешних земель. Один мой друг… Его зовут Джильдо Леоне, и он издалека… – «… из иного мира» – ясно послышалось мне в особенных, слегка рассеянных интонациях. – Джильдо считает, что всякая цивилизация должна пережить три всеохватные войны. Войну Железа, что породит смертоносные механизмы и научит одного человека убивать многих, тех, кого он даже не видит; Войну Огня, которая явит новый ужас, и целые города и народы будут обращены в пепел единым движением пальца; наконец, Войну Небес, когда цивилизация уничтожит свою колыбель и, осиротев, обретёт мудрость и милосердие. И лишь одна из трёх прахом всё развеет.
Последняя фраза прозвучала несколько иначе, как цитата из пророчества или выдержка из старинного философского трактата. Меня пробрало дрожью, хотя я не представляла ничего, просто слушала, откладывая осмысление на потом.