Шеону плохо. Я вижу это, я это чувствую. Подхватываю мальчишку. Шепчу:
— Так, Шеон, осторожнее, обопрись на меня.
— Все хорошо, Ваше величество, не нужно
— Какое я тебе величество? Давай, мальчик, не глупи, пошли.
Я затаскиваю парня в первую же гостевую комнату. Но до ближайшей гостевой все равно нужно добираться, попросить кого-нибудь из магов нас телепортировать я не догадался, и потому практически волоку Шеона на себе первые метры. Однако он быстро приходит в себя, и едва мы входим в комнату, отстраняется.
. — Не стоит обо мне беспокоиться.
— Да что с тобой? — испуганно восклицаю я, — ты болен? Может, тебе лучше прилечь?
Качает головой.
— У меня все в порядке. Вам не стоило…
— Позволь мне самому решать, что мне стоит, а что нет! — раздраженно отзываюсь я, и тут же сожалею о том, что повысил голос. Шеон стоит такой хрупкий, беспомощный. Стоит, опустив глаза.
— Простите меня, пожалуйста.
— Раздевайся, — велю я. Мне отчего-то кажется, что Шеоннель ранен и скрывает это.
Парень, вздрогнув, но все так же не поднимая на меня взгляд, расстегивает камзол, аккуратно складывает его на кресло. Спокойно расшнуровывает ворот рубашки, стягивает и ее, после чего я буквально теряю дар речи. Из-за трех вещей сразу. Во-первых, не успев положить рубашку, Шеон опускается на колени. Я этого не просил! Во-вторых, он шепчет:
— Я виноват, Вы правы.
А в-третьих, я смотрю на его тело и понимаю, что над ребенком жестоко и извращенно издевались. И я даже догадываюсь, кто. О, боги! Неудивительно, что ему стало плохо после того, как Дульсинея на него напрыгнула. Спина, плечи, руки, почти вся верхняя часть туловища Шеоннеля в ожогах.
— Шеон… — шепчу я, — что она с тобой сделала? За что?!
— Я был дерзок и груб, Ваше величество. Это огненная лилия, если Вам это о чем-то говорит. Кажется, люди не применяют это заклинание.
— Шеон, встань, пожалуйста, — прошу я и протягиваю ему руку. Он поднимается. А я… Мне так хочется приласкать его и утешить, но я не знаю, как. И боюсь сделать ему больно.
— Я попрошу позвать целителя. Юсар, он очень хорошо лечит, — наконец произношу я.
— Я доставляю Вам неудобства.
— Шеон, нет…
— Ей не понравится то, что меня вылечили, — тихо проговаривает Шеоннель.
И вот тут я взрываюсь.
— Да кому какое дело, — ору я, — что ей понравится, а что нет?! Ты мой сын, Шеон! Мой! Я никому не позволю так с тобой обращаться, ты понял?! Ни ей, ни кому-либо другому!
Не давая ему ответить, выбегаю в коридор, ловлю первого же попавшегося придворного и велю ему найти мне Юсара, срочно. Возвращаюсь. Мальчик все также стоит полуобнаженный, израненный, потерянный. А я боюсь, что не все еще ему сказал, что он мне не верит. Хватаю его за руку и нервно, сбивчиво проговариваю:
— Я не отдам тебя ей, Шеон. Так нельзя. Прости меня, пожалуйста. Прости, Шеон. Шеоннель, почему ты мне не сказал? Я бы смог тебя защитить. Прости меня, пожалуйста.
И так мне в этот момент больно и горько, так обидно. Почему он рос без меня эти тридцать лет? Почему я узнал этого мальчишку только сейчас, когда его почти уже сломали? Почему меня лишили этой радости — смотреть, как он взрослеет? Я не прощу это Лиафели. Ни себя, ни мальчика. Я ей не прощу. Пусть я еще не придумал, что делать дальше, но моя месть будет изощренной и жестокой. И Шеона я ей не отдам.