Я не все разобрал, там было что-то по-итальянски, по-английски и по-латыни, а Вирци всё повторяли, что отправятся в ад, если предадут мафию. В какой-то момент двое старперов в разных торцах стола в дурацких фетровых шляпах и с не менее дурацкими бляхами на цепи бросили братьям на ладони горящие клочки бумаги. Дома я проделал этот фокус. Совершенно не больно.
Убогость действа привела меня в ярость. Из-за такой хрени погибли мои близкие? Не дожидаясь конца, я решил проехать мимо дома Вирци.
Это было одноэтажное строение с примыкавшим к нему гаражом. Автоматическая дверь, даже в отсутствие хозяев, была открыта.
И то сказать, кому бы пришло в голову их ограбить?
На следующее утро перед занятиями — на дворе стояли первые дни марта, и еще подмораживало — я отправился в лес за речкой Сэддл попрактиковаться в стрельбе, и тут-то я понял, почему киллеры предпочитают 22-й калибр.
Первый выстрел из моих новых пистолетов прозвучал как щелчок степлера. Второй — как предупредительное рявканье сторожевого пса. А шестой и седьмой — как мощнейший хлопок сверхзвукового самолета. К тому моменту оба глушителя раскалились добела, а из дул вырывались черный дым и голубое пламя, краска же буквально пузырилась. Что касается боевых результатов, то тут тоже было на что посмотреть. Когда мне однажды удалось с обеих рук попасть в дерево — а это совсем не просто при отдаче такой силы, будто тебя кто-то вытолкнул из бассейна, — в стволе остались четырехдюймовые выбоины от пуль.
А на земле лежали две этакие спутниковые тарелки из опилок, каждая по два фута в диаметре.
Я наметил уик-энд перед моими первыми весенними каникулами в военной академии.
Глушители я переделал. Не буду углубляться в подробности, скажу лишь, что, имея под рукой металлические цилиндры, набор дюймовых шайб и изоляцию из стекловолокна, ты справишься с задачей. А уж раздобыть инструкцию даже в ту, доинтернетовскую, пору было делом не сложным.
Я знал, что братья Вирци никогда не запирают дверь из гаража в кухню. Я побывал у этих подонков раз десять, прочесал весь дом, увешанный постерами Синди Кроуфорд и ее же литографиями в исполнении того парня, который оформлял обложку альбома группы «Duran Duran».
В тот вечер, когда я решил их убить, я «проводил» их в клуб и тут же отправился к ним домой, чтобы запереть выход в кухню. После чего занял позицию у гаражных дверей и стал ждать хозяев.
По словам моего профессора в медицинской школе, за потовые железы под мышками и потовые железы в паху отвечают разные участки нашей нервной системы, и если подмышки потеют от нервозности, то пах потеет от жары. Так это или нет, не знаю, но, пока я ждал братьев Вирци, из всех моих потовых желез выделилось столько жидкости, что ее хватило бы наполнить мои ботинки. Я весь взмок в своем закрытом пальто. Это был тот случай, когда трудно отделить нервозность от жары.
Но вот что-то лязгнуло на подъездной дорожке, и в гараж мимо меня въехал полосатый гоночный «мустанг», оставляя за собой горячее выхлопное облако и запах резины.
Из машины они выбирались шумно и бестолково. Сидевший за рулем щелкнул пультом на защитном козырьке, и гаражная дверь медленно поползла вниз. Второй взошел по ступенькам и повернул ручку двери, ведущей в кухню, потом ее подергал.
— Что за херня! — Его голос почти перекрыл железный лязг.
— А? — переспросил второй.
— Заперто, блин.
Гаражная дверь наконец остановилась.
— Чё ты гонишь.
— Ну!
— Так открой, блин.
— Козел, у меня ж нет ключа!
— Может, повернемся? Только медленно, — предложил я. Мне показалось, что мой голос звучит откуда-то издалека. То ли от стресса, то ли от этих выхлопов голова у меня кружилась, я боялся потерять сознание.
Они обернулись. Страха на их лицах не было. Скорее тупое изумление. Один из них сказал:
— Чиво?
А второй спросил:
— Ты кто?
— Слушайтесь меня, и вам не причинят боли, — произнес я стандартную фразу.
Повисла короткая пауза, а затем первый повторил свое «Чиво?», и они оба покатились со смеху.
— Дурачок, ты уверен, что ни с кем нас не перепутал? — поинтересовался второй.
— Уверен, — ответил я.
— Слушаться тебя? — переспросил первый.
— Год назад, в октябре, вы грабанули дом в Вест-Оранже, — сказал я. — Пришили двух старичков и унесли видик. Там была кассета. Больше мне от вас ничего не надо.
Они переглянулись и помотали головами, словно не веря собственным ушам.
Первый сказал:
— Слушай, чмо, если мы и унесли видик этих старперов, то кассету, уж точно, себе не оставили.
Я набрал в легкие побольше воздуха и нажал на оба спусковых крючка.
Сказать вам, что такое месть? Особенно кровавая месть.
Это плохая идея. Во-первых, она недолговечна. Когда говорят, что месть следует подавать холодной, речь идет не столько о том, что не надо спешить, так как необходимо все тщательно продумать, сколько о продлении кайфа, связанного с планированием и предвкушением акции.
А во-вторых, даже если убийство вам сойдет с рук, оно вам еще аукнется. Что-то при этом вы убиваете в себе, и последствия могут быть непредсказуемыми. К примеру, через семь лет, после того как я прикончил братьев Вирци, мой закадычный друг Скинфлик превратил мою жизнь в ад, и я выкинул его из окна шестого этажа.
Но в тот вечер, в начале девяносто четвертого года, я не испытал ничего, кроме радости.
Расстрелять братьев Вирци из пистолетов 45-го калибра с глушителем было все равно что взять их фотографию и разорвать пополам.
ГЛАВА 5
Я забираю у Скилланте мобильный телефон и ломаю пополам.
— Рассказывай, ублюдок, — приказываю.
Он пожимает плечами:
— О чем рассказывать? Пока я жив, мой друг Джимми не позвонит в Бруклин.
— Не позвонит кому в Бруклин?
— Человеку Дэвида Локано, который позвонит в Бомонт, штат Техас.
Я сжимаю руку в кулак.
— Эй, спокойно! — дергается Скилланте. — Это только в случае моей смерти!
Я хватаю его за сухую, как у ящерицы, обвислую кожу на шее и выдергиваю его из кровати.
— В случае твоей смерти? — говорю. — Совсем мозги отшибло? У тебя неизлечимая болезнь! Ты уже покойник!
— Аеюсь, то ет, — лепечет он бессвязно.
— От твоей надежды нам ни холодно, ни жарко!
Он давится словами, и я его отпускаю.
— Что? — спрашиваю.
— Меня прооперирует доктор Френдли. Он говорит, что у меня есть шанс.
— Какой еще, блин, доктор Френдли?
— Знаменитый хирург!
— Он оперирует в Манхэттенской католической больнице?
— Во всех городских больницах. Ему помогают его ученики.
Мой пейджер подает голос. Я нажимаю на кнопку запрета.
— Вместе мы с ним прорвемся, — говорит Скилланте.
Я даю ему оплеуху. Почти символическую.
— Заткнись, — говорю. — Сам загибаешься и хочешь прихватить меня с собой? Давай отбой своему дружку-приятелю.
— Нет, — тихо отвечает он.
И тут же получает оплеуху посильнее.
— Послушай, кретин, — говорю я. — Твои шансы выжить и так близки к нулю. Не вынуждай меня раньше времени отправить тебя на тот свет.
— Ты этого не сделаешь.
— Почему? Разве это что-нибудь изменит?
Он хотел что-то сказать, но только заморгал. Снова открыл рот. И вдруг заплакал. Спрятав лицо, он свернулся в позе зародыша, насколько это ему позволяли все эти провода.
— Я не хочу умирать, Медвежья Лапа, — произнес он сквозь слезы.
— Твоего согласия никто не спрашивает, так что можешь заткнуться.