Вот только где? Как только мой член отлип от пола, я вскочил на ноги. Халат, сбившийся комом на груди, расправляется и только сейчас прикрывает то, что ему положено прикрывать. А вот повязки на кисти и на шее исчезли.
Я вытягиваю перед собой руку и утыкаюсь в железную стену. Делаю шаг вперед — и получаю по зубам чем-то металлическим. От боли и неожиданности я отскакиваю назад и ударяюсь о такие же металлические штуковины. Это полки. Я ощупываю их кончиками пальцев, как слепой, читающий шрифт Брайля. На полках уложены охлажденные мешочки, на ощупь напоминающие те, что у нас в ходу для переливания крови.
Я трогаю боковые панели, потом заднюю панель. Голые стены. На передней я нашариваю ручку, но толку от нее чуть.
Я заперт в огромном рефрижераторе размером с тюремную камеру.
Зачем?
Чтобы я тут окочурился — один вариант. Второй — чтобы у меня поехала крыша, как у того помощника шеф-повара, которого мне довелось лечить, после того как он случайно провел ночь в таком же вот рефрижераторе у себя в ресторане. Но сделать это целенаправленно, согласитесь, довольно странно. Это как если бы Джокер загнал Бэтмена в комбайн по производству сахарной ваты и ушел, чтобы не видеть его мучений.
Хотя вкатить человеку в задницу жидкое дерьмо тоже несколько странно, если вдуматься.
Я мысленно возвращаюсь к этому эпизоду. Если мне было суждено умереть от токсического шока, я бы уже умер.[91] Ну а в отдаленной перспективе (если, бог даст, выживу) мне должны помочь все мыслимые и немыслимые антибиотики, которые я принял. Спасибо тебе, Эссман: уж не знаю, чем ты там болен, но твоему курсу лечения я следую неукоснительно.
И тут до меня наконец доходит, почему я здесь.
Они не хотят меня убить. Они пытаются меня обессилить, как эта свора в фильме «Фердинанд», которая обескровливает быка до полусмерти еще до выхода матадора на арену.
Чтобы Скинфлик меня добил.
Продемонстрировав свое искусство владения ножом. Где там его обучали? В Бразилии? В Аргентине? Я пробую вспомнить какие-то особенности того или другого стиля ведения боя и не могу.
В основе поножовщины, насколько мне известно, лежат две разные философии. «Реалистическая школа» исходит из того, что в схватке с опытным соперником ты так или иначе будешь пропускать удары и к этому следует готовиться. Адепты этой философии заранее надевают кожаные куртки или обматывают предплечье. «Идеалистическая школа» требует от тебя максимума усилий, чтобы вообще избежать ранений. Одна из заповедей: во время боя незащищенная часть тела не должна опережать твое лезвие.
Обе школы придерживаются определенных правил. Надо не забывать при первой возможности наносить удары ногами и кулаками — видя перед собой нож, люди от страха забывают обо всем остальном. Если у тебя острое лезвие, не пытайся заколоть своего противника. Оставь эту забаву новичкам. И сам скорее всего не причинишь большого урона, и себя подставишь. Старайся полоснуть по любой открытой части тела (например, по костяшкам пальцев руки, в которой зажат нож), в идеале по внутренней поверхности рук и бедер, где сосредоточено большинство сосудов. Твой противник может истечь кровью, как жертва, атакованная акулой.
В принципе — а также потому, что на мне не кожаный пиджак, а куцый халатик, — я склоняюсь к «идеалистическая школе». Еще, конечно, я склоняюсь к ножу, которого у меня нет. Хорошо бы найти ему заменитель.
Я тщательно исследую рефрижератор. На потолке ни одной лампочки. На полках исключительно замороженная кровь.
Из этих запасов можно слепить Деда Мороза. Может, Скинфлик от одного его вида задохнется в собственной блевотине?
Колотить по полкам бесполезно: шуму много, а проку никакого. Они приварены к стойкам, а те в свою очередь — к полу и потолку. Болты прикручены намертво, к тому же у меня немеют пальцы и одеревенела пораненная ладонь. Дверную ручку не удается повернуть даже с помощью ног.
Пора подумать о стратегии. Как драться голыми руками, которые давно кажутся чужими? Где стоять — под дверью или, наоборот, в нише?
Обездвиженность ведет к завороту мозгов, и я решаю повторно обследовать всю камеру. В этой темноте я мог что-то пропустить, особенно из-за потери чувствительности в пальцах. А что, если предплечьем? Меньше нервных окончаний, зато лучше кровообращение.
Вскоре выясняется, что в основании стойки есть квадратная пластина около шести дюймов шириной и четверти дюйма толщиной. Но главное — у нее острые края. Если мне удастся ее оторвать, в моих руках окажется грозное оружие. Упершись в стену, давлю на нее обеими ногами. Хоть бы хны. Лишний раз убеждаюсь, что еще полчаса назад я был сильнее.
Приваливаюсь к полкам, чтобы перевести дыхание. Холодный металл вытягивает из меня последнее тепло. Думай, думай.
А может, ничего не надо делать.
Какая разница? Даже если я отсюда выберусь, Дэвид Локано меня из-под земли достанет.
А если я тут загнусь, есть надежда свидеться с Магдалиной.
Чувствую, как тупею и одновременно схожу с ума. Все кажется безразличным. Начинаю давать слабину.
Так дело не пойдет.
Нужен план действий.
Я ударяюсь башкой об железо. Боль приводит меня в чувство. Я включаю мозги.
То, что мне приходит в голову, настолько безумно, настолько неосуществимо, что за это лучше бы и не браться.
К тому же помучиться придется — не то слово.
Но если я все-таки выживу, я смогу себе сказать: ты эти страдания заслужил.
Если вы поставите пятку на пол, а носок оттянете вверх и при этом растопырите пальцы веером (задача не из легких, я понимаю — тем самым вы пытаетесь продемонстрировать свою принадлежность к приматам), то создадите мышечное натяжение между голенью и бедром. Вот по нему я и решил нанести удар.
Опустившись на пол, я вдавливаю правую голень в острый край металлической пластины. Результат неутешительный. Я отделался легкой царапиной. Наверно, я все-таки спасовал в последний момент и побоялся по-настоящему распороть себе ногу.
Тогда я замораживаю голень с помощью обледенелого мешочка с кровью. На этот раз я посильней надавливаю рукой, и кожа на ноге лопается.
От боли я переворачиваюсь на спину и прижимаю колено к груди. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать. Чувствую, как ступня онемела, за исключением перепонки между большим и вторым пальцем. Это хорошая новость: я перерезал — таки нужный нерв.
Подождав минутку и убедившись в том, что соседнюю артерию я при этом не задел — в противном случае я подписал бы себе смертный приговор, и теперь можно было бы расслабиться, наслаждаясь последними мгновениями жизни, — я осторожно провожу пальцами по краям разреза. Длина достаточна: примерно три четверти голени. Я снова переворачиваюсь на бок и прижимаю рану к ледяному полу, чтобы ослабить боль и уменьшить кровопотерю. Посмотрим, что из всего этого получится.
Я принимаю сидячее положение. Мошонка, и без того съежившаяся, вся уходит куда-то внутрь. Я погружаю в рану пальцы обеих рук.
Боль отдает мне в бедро. Я понимаю: сейчас или никогда. И усилием воли ввожу пальцы в переплетение горячих мышц.
От прикосновения они сжимаются, как стальные канаты, так что я чуть не остаюсь без пальцев. — Ёпт! — издаю я вопль и с силой раздвигаю неподатливые волокна. Под костяшками пальцев бешено пульсирует артерия.
Вот она, малоберцовая кость.
Кажется, я уже говорил выше, что малоберцовая и большеберцовая кости аналогичны двум параллельным костям предплечья. Но при этом малоберцовая, в отличие от большой, не выполняет важных функций. Ее верхний конец соединяется с коленом, а нижний — с таранной костью лодыжки. В остальном она совершенно бесполезна. Она даже не несет на себе вес тела.
91
Токсический шок — это реакция иммунной системы, спровоцированная бактериями. При этом вены открываются, пропуская в ткани белые кровяные тельца и вызывая резкий подскок кровяного давления.