— Ты не сможешь пиратствовать всю жизнь. Если это единственный способ обуздать твой бурный нрав, которому я, на свою беду, помог проснуться — пусть так… Свои ошибки надо исправлять самостоятельно, я и исправлю. Я хотел получить тебя добровольно и по твоему согласию, но, кажется, это невозможно, а потому будет силой.
— Глеб… Глеб, не надо, — взмолилась девушка, — не хочу так. И детей тоже не…
Каким же раем по сравнению с этой перспективой выглядели давнее «заточение» на «Страже» в качестве его любовницы, его дорогой игрушки! Еще бы снова на цепь посадил, только этого и не хватает для полноты картины.
Таня невольно вскрикнула — дернулась, а Бейбарсов сжал руки сильнее — казалось, чуть не вывернул…
Ей после ванной дали какой-то легкий халат, подобие одежды, моментально задранный.
Ощутив прикосновения его тела сзади, Гроттер заметалась с новой силой, только вывернуться уж никак не получалось — и, осознав полную бессмысленность сопротивления, сдалась.
Как и всегда в случаях с Бейбарсовым, тело ее предало. Сердце предало… Вопил только рассудок, только чувство самоуважения, в данный момент рассыпающееся осколками.
— Я все равно сбегу, — упрямо заявила она, много времени спустя лежа под мужчиной.
Сбегу… И способ приготовить снадобье найду. Ты меня не удержишь.
Он поцеловал ее в шею и вдохнул запах рыжих волос. В этом новом запахе — запахе благовоний, не хватало главных его составляющих: трав, морской соли и пороха.
— От себя не убежишь, Гроттер, — криво усмехнулся Глеб, — можешь бегать всю жизнь, только знай две вещи. Пока я дышу, то не оставлю ни единой попытки найти тебя, даже если придется спуститься в самые глубины морской бездны… Ты принадлежишь мне, ты всегда принадлежала мне. Можешь сбегать и сбегать, только меньше любить меня ты от этого не станешь. От чувств не смыться, неужели не знаешь?
— Ты бредишь…
— Именно. Брежу тобой с того момента, как впервые увидел. Тогда мне было достаточно твоего тела, но этого быстро оказалось мало. Но, в момент, когда ты, наконец, осознала свою влюбленность, каким был твой поступок? Побег, Гроттер. Трусливый побег. С тех пор, как ты сбежала, я так и не научился жить без тебя. Я мотался за тобой по всему Карибскому морю и его окрестностях, и мне надоело.
— Бейбарсов…
Губернатор Ямайки поднялся, отошёл к столу и наполнил бокал водой.
— Я тебя люблю, Татьяна Гроттер. С первой нашей встречи. Можешь пытаться сбежать от своих чувств. Изображай бесстрашную морскую ведьму, только один страх ты никогда не сможешь побороть — страх любить и быть счастливой.
— Выпусти меня. Я не убегу, — тяжело вздохнула Таня.
Не смогу… Теперь, после сказанного, попросту не смогу. Ты всегда обладал надо мной странной, необъяснимой властью — ты всегда был тем, кому я хотела и могла подчиняться.
— Тебе нельзя верить, Гроттер. Я помню каждое твое слово; и повторяю: имя женщинам, как сказал один поэт — вероломство…
— Семейная жизнь невозможна без доверия.
— Значит, нашу нам придется начать без негл.
Обычная, спокойная жизнь… Четыре года назад она так хотела к ней вернуться, что теперь не знает, что делать с этим «счастьем».
Для нее ли эта жизнь? Теперь?..
Огромный особняк генерал-губернатора Ямайки светился от всепроникающего солнечного света.
Как и всегда, Татьяна обнаружилась на балконной террасе с видом на море, и в ее изумрудных глазах сквозила нескрываемая тоска по бескрайним просторам. Бейбарсов понимал эту тоску — очень часто она посещала и его, но, в отличие от более молодой супруги, он умел отстраняться.
Оба скучали по тем временам. Предложи он, Гроттер с удовольствием уплыла бы — вместе с ним, с их старой командой, бороздить моря, вот только…
Вот только на коленях спал темноволосый годовалый младенец, а у нее самой вновь вырисовывался живот.
Со свадьбы прошло два с половиной года. Глеб сдержал обещание и посадил ее в новую золотую клетку — к которой она медленно, но привыкала, и даже пыталась быть в ней счастливой: Бестия всегда умела приспосабливаться. Клетка эта была не так уж и плоха. Шутка ли! — жена губернатора Ямайки, одна из морских легенд!
О них все еще перешептывались — Бейбарсов повторил путь Моргана, она… Она до сих пор предпочитала носить мужскую одежду — брюки, сапоги, простую полотняную рубаху да не то куртку, не то камзол, а Глеб не протестовал, только смеялся, глядя, какое выражение лица возникает у чопорных куриц из высшего света.
Бейбарсов поцеловал супругу в огненно-рыжую макушку, а затем поправил одеяльце на сыне.
— Все еще караулишь? Как я теперь сбегу… — с отчаянием отозвалась Таня.
— Ты можешь. Кто знает, вдруг в один день я проснусь и обнаружу нашу постель холодной, детскую пустой, и твой корабль, скрывающийся за горизонтом? — невесело усмехнулся Глеб.
— К сожалению, от себя не убежишь. Сам говорил. Ну что, теперь успокоился? После того, как покорил и смирил?..
— Тебя не покорить, Гроттер. Никогда не покорить — если только ты сама этого не захочешь.
Таня вздохнула и передала младенца отцу, после чего закрыла лежащую перед ней книгу в роскошном кожаном переплете.
Индивидуальное издание — подарок на последнюю годовщину свадьбы.
Ягуний Птолемей Селевк Первый. «Плавание «Черной розы»: хроники Некромага», значилось на обложке. В книге даже были картинки — как выяснилось, перед гибелью корабля Ягун умыкнул из каюты Бейбарсова его наброски…
Море… Над морем парили чайки, крикливые и свободные.
Как-то все вышло… романтизированно, что ли? Не зря их историей, наверное зачитывалась вся Тортуга, а с некоторых пор и Европа: вернувшись домой и женившись на своей белокурой красавице, Ягун размножил свое рукописное детище на печатных станках.
Женщины, по рассказам Склеповой, тихо завидовали ее судьбе, а Таня не понимала, чему завидовать. Спасибо Ягуну — он, и правда, написал романтическую легенду.
Молоденькую девчонку выкрали для постельных нужд заправского головореза — выдранной из привычной жизни, ей ничего не оставалось, как разделить его судьбу, пополнив состав Берегового Братства. Да, была страсть, азарт, были… приключения, но была и свобода — настоящая, без которой нынешнее существование казалось немыслимым. Головорез заслужил прощение короны и даже стал губернатором Ямайки, а она его женой… И все казалось хорошо, да так хорошо, что ее даже тошнило порой от всей этой «хорошести»!
Плен есть плен, только другого пути уже нет, Бейбарсов был прав. Все, что у нее осталось от жизни, которую она полюбила, остался он, только любовь эта была слишком отравлена горечью.
Плен — всегда плен, каким бы комфортным он не казался.
Море, лазурное, бескрайнее, было спокойно.
...В этом море навсегда останется корабль-призрак наподобие легендарного «Летучего голландца»: слишком уж много произошло на том корабле.
Слишком много любви, слишком много счастья, слишком много крови пролилось на нем — и слишком много боли впитали те доски… В народе ходили слухи, что в самую лунную ночь этот корабль можно увидеть плывущий за горизонт. Что по палубе снуют люди — высокий громила, разряженная в пух и прах девица, дородная дамочка, мужчина с кровожадным взглядом, манерный красавчик… Рыжая девушка, которая все пыталась рассмотреть что-то на горизонте, и высокий, похожий на морского дьявола, капитан. Был там и ваш скромный рассказчик, и старый канонир, и рулевой, и два брата-боцмана… Мы там все встретились, вне времени и пространства, ведь иного быть попросту не могло. Часть каждого из нас затонула в тот день вместе со стражем, часть каждого из нас вернулась.
Мы искренне любили ту жизнь — свободную и полную приключений, но Золотой век пиратства закончился, и потому мы выбрали служение короне. И не один десяток лет прослужили новому, достойному королю…
Конец.