— Вроде да.
— Джесс сойдёт с ума. Ты уверена, что хочешь этого?
— Да. То есть, нет, совсем не уверена. Но папа привёл неоспоримые доводы, и ты тоже, и, в общем, я не знаю. — Она замолчала. — Я снимусь в ещё одном интервью.
Я засмеялся, удивлённый тем, что Бри так быстро меняла свои решения. Она отодвинулась и встала, снова скрестив свои руки, и посмотрела на меня.
— Но ты должен пообещать – не дразнить меня, как в прошлый раз.
Я невинно улыбнулся.
— Что-то не припомню такого.
— Ты знаешь, о чём я.
Я засмеялся.
— Что, не хочешь, чтобы я злил тебя?
Она уставилась на меня.
— Да, мудак. Именно.
— Но тебя так легко разозлить.
— Ты хочешь, чтобы я снялась в интервью?
— Можешь делать, что хочешь, правда.
Она покачала головой.
— Ты невозможен.
— Ладно, не буду доводить тебя.
— Обещаешь?
— Обещаю, без подвохов.
Бри пристально посмотрела на меня, а мне захотелось посадить её на колени и спрятать лицо в пышной груди. Я хотел прикусить девичью губу и чувствовать влагу между её ног. Я мечтал отыметь Бри на рояле, и плевать, если бы он не выдержал и рухнул, когда я заставил бы её кончить.
Вместо этого я промолчал, а она согласно кивнула.
— Хорошо. Дай мне знать, когда оно состоится.
— Посмотрим, что скажет Джесс.
Она повернулась и пошла к выходу. Я уставился на её совершенную попу.
— Пойду дальше помогать Джулс. Не скатись с лестницы, когда будешь хромать вниз.
Я засмеялся.
— Не позволяй иметь над собой власть.
«Я бы тебя поимел», — подумал я про себя, но промолчал.
Она помахала мне и ушла.
Я пялился на дверь ещё секунду, прежде чем взглянул на часы. Прошло уже двадцать минуть с тех пор, как я ушёл принимать душ, и я был уверен, что скоро Джесс взлетит по лестнице, чтобы вытащить меня.
Лучше пойти в душ, прежде чем она раскроет мой маленький грязный рояльный секрет.
Будучи всё ещё возбуждённым от близкого присутствия Обри, испытывая боль, я прошёл по холлу и начал принимать душ. Спустя две минуты, как будто по сигналу, Джесс стала барабанить в дверь и требовать, чтобы я вышел и готовился к съёмкам.
Этому не было конца. Но, по крайней мере, Обри была рядом.
Я улыбался, пока стоял под струями воды и устранял свой стояк.
Глава 7
Обри
Потолочный вентилятор у меня в комнате был сломан, поэтому я всю ночь ворочалась, пытаясь уснуть, несмотря на жару. Я совершенно вымокла от пота, что было просто омерзительно, но утешала себя мыслью, что утром, когда этот ужас закончится, я смогу искупаться.
Вместе с тем, я не переставала думать о Линкольне. Думала об улыбке моего сводного брата, о теле и о непроницаемой таинственности, которая стояла за его поступками. На первый взгляд он был дерзким, беззаботным и счастливым, но я стала замечать, что за всем, что Картер говорил или делал, скрывалось что-то ещё. Хуже всего было то, что он заставлял меня чувствовать, когда я находилась рядом с ним: стеснение в груди, возбуждение, пробегающее вдоль позвоночника.
А когда он заиграл ту песню, громко, чувственно и грустно подпевая слова, казалось, что они предназначались мне. Я понимала, что это глупо, потому что песня была о любви, а кто поёт подобные песни сводной сестре?
Но почему-то, мне показалось, что за этим что-то было...
Я снова перевернулась, раздражённая, и схватила телефон: два часа ночи.
— Чёрт, — выругалась я в темноте и села. Я больше не могла спать. И решила пойти выпить воды и почитать какую-нибудь книгу, пока меня не смотрит сон.
Я выбралась из постели и надела лёгкие хлопковые шорты и футболку. Мне нравилось спать обнажённой, ну, или полуобнажённой, и, по привычке, я ходила в таком виде по квартире, поэтому чуть не вышла без одежды. Мне приходилось быть начеку.
Выйдя в холл, я направилась на кухню, но внезапно остановилась. Я застыла в кромешной темноте в центре лестничной площадки и прислушалась, стараясь разобрать шум вдалеке. На мгновение мне показалось, что я сходила с ума, но затем шум возобновился.
Сомнений не осталось. Кто-то снова играл на рояле.
«Какого чёрта Линкольн делает?» — думала я про себя, пробираясь к музыкальной комнате. Я стояла за слегка приоткрытой дверью и слушала его игру. Осторожно открыла дверь шире и увидела Картера, сидящего на скамье без рубашки, освещённого лишь слабым светом настольной лампы, его пальцы легко бегали по клавишам.
Я была абсолютно заворожена. Как часто он вставал по ночам, чтобы играть? Я думала, что игра на рояле — редкое явление, но, может, он в большей степени был увлечён музыкой, чем показывал. Я не могла оторвать глаз от его накаченного торса, татушек, покрывающих тело, а ещё меня поражало мастерство, с которым парень играл. Было почти нереально: Линкольн, сидящий в одиночестве в слабо освещённой комнате, и мне вдруг стало не по себе от того, что я пялилась на него. То, что он делал, было слишком личным, а я снова ворвалась к нему.