- Вы в курсе, что по вашему делу ведется расследование?
- Нет.
Опа, называется - приехали! Допрыгался, значит. С тоской представляю прелести, ожидающие меня в застенках военной контрразведки. Когда же всплывет вся моя подноготная, то и СГБ. Может, и Маша там уже томится? Нельзя вечно надеяться на бардак, вызванный мировой войной. В этом слое она вовсе не ядерная и когда, сука, кончится, никому не известно.
- Вы же понимаете, младший сержант, что ваше подразделение особенное, постоянно имеет дело с государственной тайной. Поэтому служить в нем должны люди с безупречной репутацией, - взгляд у майора был какой-то странный, вроде доброжелательный, но таких друзей я бы держал подальше. - Вы же за время службы успели отлично себя зарекомендовать. Сами понимаете, что в условиях войны возникает некоторая сумятица с документами, так что не будем тратить наши усилия и время на излишнюю формальность. Подпишите здесь и здесь.
- Что это? – я старался, чтобы руки не дрожали. Хотя для такого опытного особиста подобное поведение вполне привычно. Самые отчаянные ухорезы до дрожи в коленках побаиваются собственную контрразведку.
- Подписка о неразглашении, форма для офицерского состава. Опираясь на сегодняшний послужной список, ваши командиры считают, что у вас настоящий нюх на американцев. Они также полагают, что и в предстоящей операции вы скорей всего первым и обнаружите искомый объект. Ну, а нам хочется, чтобы вы полностью осознали личную ответственность секретоносителя.
Вот сука, мягко так стелет, прикрывая собственную задницу, а ведь наверняка что-то подозревает. Хотя нет, это уже моя паранойя в уши нашептывает. На фронте собственные приметы и знаки имеются. Удачливых и бедолаг смерть разводит по сторонам бытия предельно быстро. То, что мне постоянно везет, фронтовиков совсем не удивляет, по этой причине мне звание сержанта и восстановили, а затем в командиры вывели. На войне самое главное – показать собственную эффективность. Ну а причина её показывать у меня есть, очень даже личная.
- Давайте бумаги.
Приняв документы обратно, особист удовлетворительно хмыкнул, еще раз пробежал по ним взглядом.
- Желаю вам удачи, товарищ Кожин, - слово «товарищ» из уст службистов в этом времени много значит, на душе сразу становится чуть теплее. Но два раза ха, уже у брезентового полога меня догоняет вторая половина контрастного душа. – Только вы бы прекратили ваши антипартийные разговорчики. Не надо, пожалуйста, люди жалуются.
Бросаю взгляд исподлобья, на прощание, так сказать! Как эти сволочи все-таки научились манипулировать людьми! Что тогда, что в мою эпоху. Хотя кто сейчас может сказать, где тот временной отрезок остался и какой из них, вообще, мой. Особист же вроде как и добрый совет дает, намекая, что на меня стучат, а вроде как и предупреждает, что органы бдят. Не расслабляйтесь, дорогой товарищ, пока не гражданин, наступит время и до вас очередь дойдет. Только сейчас осознаю, почему в мои пятидесятые люди поддержали троцкистского выкормыша Хрущева. Страх перед безликой машиной бездумного подавления, отсутствие чувства защищенности, даже если ты и прав. Государственная система обязана постоянно меняться под натиском требований времени, и если она этого не делает, то в таком случае некоторые, пусть и необходимые государству и обществу, элементы вырываются буквально с корнем. Вселенная любит баланс, стремление к нему и есть её движущие силы.
Пока не пришла Тьма, а она в этот мир стремительно врывается. Поэтому я и здесь, в составе батальона особого назначения Пятой воздушной армии Вооруженных Сил Союза Советских Социалистических Республик.
Глава 2 Дорога
На очередной колдобине нас здорово тряхнуло, и меня чуть не приложило к стальной стенке бронетранспортера. Сидевшие рядом бойцы дружно зачертыхались, хотя Можин и так делал что мог. Он же не виноват в состоянии дороги. Вместо цветущей в недалеком прошлом южной трассы взору представали результаты авиационной бомбежки. «Амеры», так советские бойцы обозвали американцев, по-видимому, прошлись здесь кассетными боеприпасами. Весь тот ужас, который в моем времени вываливался на вьетнамские джунгли, сейчас на собственной шкуре испытывали советские бойцы и простые гражданские люди.
Войска Альянса азартно бомбили как военные, так и цивильные объекты. Странно, что госпитали и больницы вдруг стали исключением для обеих участников конфликта. Несмотря на значение войны, как Мировой, Красный Крест продолжал работать, стороны обменивались пленными, объявляли координаты медицинских пунктов, которые в планшетах летчиков подчеркивались особыми метками. Эксцессы, конечно же, случались, но за злонамеренную бомбежку госпиталя можно было запросто угодить под военный трибунал. Англосаксы тщились показать себя цивилизованными, почему-то в этот раз не отказывая в этом и русским.