Но этим летом Морозов резко устранился от общения с ними.
Как-то ночью после дня молодёжи накачанная пивом и кое-чем покрепче толпа отправилась к реке, чтобы у костра под рёв магнитофона продолжить праздник. Собирались обычно у моста, где таёжная река делала небольшой изгиб, а кедровый бор переходил в песчаный пляж. В летнее время эта площадка обычно превращалась в импровизированную шашлычную, а вечером — в место романтических встреч (разумеется, с предварительной тщательной обработкой себя средством от насекомых). Сюда же приходили старшеклассники после выпускного бала, чтобы вдали от счастливых родителей и подобревших учителей устроить оргию прощания со школой.
Той ночью в гуле толпы обертонила какая-то тревожная нота. Василий слышал её чутким ухом, ощущал давление излишнего азарта, агрессивной энергии, наперёд зная, что ничем хорошим она не выплеснется. Хотел уйти, но не уходил и сам себе не мог объяснить почему. Именно Брагин и Вознесенский были заводилами, от них исходил этот неспокойный фон. Сперва они подначивали друг друга, а потом на пару заряжали (заражали?) всех остальных. Кричали громче обычного, задирались, и пьяная развязность уже давно вышла за рамки допустимого даже в таких компаниях. Старшие делали им ленивые замечания, но, казалось, с плохо скрываемым интересом ждали какой-то неожиданной развязки.
В безумной дёрганой пляске все как будто должны были утратить бешеный пыл, но только не Витя с Максом. И когда уже сидели усталые тесным кругом у костра в мутно-молочном предрассветном сумраке белой ночи, поддерживая по очереди тему об инопланетянах, о параллельных мирах и прочей загадочной чепухе, эти двое периодически вскакивали, с гиком гонялись за другом, пару раз чуть не подрались всерьёз. И вдруг Вознесенский откуда-то притащил к костру большого пушистого сибирского кота. Никто даже предположить не мог, что произойдёт в следующее мгновение.
— Шашлык! — дико закричал он, и тут же бросил кота в бушующее пламя.
Запах палёной шерсти опередил крик несчастного животного. Горящий кот вылетел из пламени и, не разбирая дороги, бросился в сторону леса. Душераздирающий вопль пронзил сонную дымку над рекой, и больше был похож на хриплый вой предсмертного ужаса, замороженный в бесконечно длящемся звуке. Добавившиеся к нему девичьи вскрики и приглушённая ругань парней колыхнули наступающее утро. Мыслью Василий опоздал за событиями, как, впрочем, и все окружающие, только почувствовал, как сжалось сердце, будто его самого бросили в костёр. Обезумевшему коту не повезло во второй раз: страх бросил его под ноги Брагину, и Витя не растерялся, острым носком ботинка отправил кота обратно. Кот подавился собственным воплем, тело его с растопыренными лапами описало в воздухе дугу, и он опять оказался в костре, откуда выпрыгнул уже без крика и снова рванул к спасительному лесу.
— Дурак, — сказал Брагин Максу, — надо было в воду бросить, я ни разу не видел, как коты плавают. Может, он и не умеет.