— Да, кажется, все по-старому, Нурыш-акай.
Аксакал несогласно качает головой и говорит поучительно:
— Никогда, сын мой, новый день в жизни человека не может быть таким, как вчерашний… — И вдруг: — Райт! Райт! — окликает он овцу, которая отделилась от отары и направилась к ручью.
Овца не слушается, и тогда чабан дает знак собаке. Овчарка вскакивает, бежит наперерез овце, та тотчас поворачивает обратно.
— Нет, сын мой, новый день несет с собой людям новое, — продолжает свою мысль аксакал. — А человек с каждым восходом солнца становится мудрее умом и сердцем. Вот доживешь до моих лет — поймешь это.
Старик умолк. Снял войлочную шляпу, вытирает бритую голову.
Солнце печет, горячий воздух сушит рот, горло. Я, как и овцы, поглядываю в сторону ручья. Нурыш-акай подает мне фляжку с водой, и я с наслаждением пью холодную, освежающую влагу и чувствую, как все во мне оживает — каждая жилка, каждая клеточка.
Старик посматривает из-под руки на горы. Там, у вершины Бекбола́т-кая́, кружатся тучи.
— Чуешь, как душно? К вечеру гроза будет, — говорит Нурыш-акай, не отрывая глаз от скалы, нависшей над пропастью.
Он долго смотрит на горы, как бы что-то вспоминая, потом спрашивает:
— Приходилось тебе бывать у той скалы? — кивает он на Бекболат-кая.
— Однажды проходил мимо…
— А обратил внимание, из какого камня она?
— Кажется, обычный… — осторожно говорю я.
— О нет, сын мой! Камень этот не разобьешь и самой тяжелой кувалдой. Что твой болат — сталь! — восклицает старик.
— Да? — с нарочитым удивлением спрашиваю я, чувствуя, что аксакал хочет поведать мне какую-то интересную историю. — Отчего же она такая крепкая, акай?
— Потому что вобрала в себя силу батыра. А тот батыр был духом крепче, чем болат.
Старик помолчал, будто прислушиваясь к чему-то далекому-далекому. Потом сказал:
— Если хочешь узнать о нем, приходи ко мне на кошару.
Три ночи я провел на кошаре у костра под звездным небом. Три ночи рассказывал мне аксакал о бесстрашном батыре и его подвиге.
Вот эта история.
Часть первая
КЛЯТВА
Прошли теплые грозовые дожди, и за какие-нибудь два-три дня все неузнаваемо преобразилось. Горы, долины, балки, ущелья затуманились дымкой от распустившейся листвы. Буйными травами покрылись предгорные луга. Зацвела белая полынь на склонах холмов.
Широко и привольно пасся табун чистокровок мурзы Батоки́ в долине предгорья.
Молодой табунщик Бекбола́т — смуглый, черноглазый, с бровями, почти сросшимися у переносья, — легко выпрыгнул из седла, разнуздал коня, привязал за луку повод и потрепал по холке своего любимца. Конь повернул голову, как бы спрашивая: «Можно?»
— Иди, иди! — кивнул парень.
И Елепте́с легкой рысцой побежал к табуну.
Бекболат взобрался на холм, сел на пригретый солнцем камень.
Внизу по лугу рассы́пался табун. Вдали виднелся аул. Бекболат видел свою саклю: она стояла третьей с края.
Ему всего лишь шестнадцать, а мурза считает его лучшим табунщиком и доверил пасти чистокровок — знаменитых кабардинских лошадей. А давно ли он, Бекболат, носился босоногим мальчишкой по задворкам с дружками Батырбе́ком, Амурби́, Исо́й? Играли в альчики[1], а во время уразы́, когда старшие постились и ели лишь только на заре и вечером, ходили по саклям и славили хозяев. Те давали им кто монету, кто чурек.
Помнит Бекболат себя и совсем еще маленьким — лет пяти.
Вот он долго-долго смотрит в окно и, наконец увидев вдали всадника на рослой гнедой кобыле, со всех ног бросается на улицу и, вздымая босыми ногами дорожную пыль, бежит навстречу отцу. Тот подхватывает сына, сажает впереди себя, и так они едут к дому. Шагом. Но мальчику хочется прокатиться вскачь.
— Быстрее, ака́й, быстрее! — просит он.
— А не упадешь?
— Нет. Я хочу быть джигитом!
— Ну тогда можно: джигит должен быть смелым, — пряча в усы улыбку, говорит отец и пускает кобылицу рысью.
Восторгу мальчика нет предела.
А ночью ему снится, как он несется во весь дух на чистокровном кабардинце, обгоняя дружков, Батырбека и Амурби.
Утром он провожает отца.
Перед тем как уехать на пастбище, Али́м сажает сына на коня, делает круг-другой по двору и уж потом отправляется в предгорье. Бекболат смотрит ему вслед до тех пор, пока отец не скрывается в балке. Тогда малыш с ловкостью кошки взбирается на акацию и еще долго провожает взглядом отца.