Раздались аплодисменты: это рабочие приветствовали своего вожака — секретаря большевистского комитета Василия Семеновича Северова, поднявшегося на какие-то ящики, заменявшие трибуну.
— Товарищи! — обратился он к собравшимся. — День, который мы все так ждали, настал: самодержавие, томившее в цепях рабства трудовой народ, пало. Мы ждем от нового правительства немедленного установления демократических прав и свобод, восьмичасового рабочего дня, земельной реформы, прекращения кровопролитной войны…
После митинга демонстранты направились по главной улице города.
звучала песня.
Бекболат и Николай шли вместе с Маметали и Василием Семеновичем Северовым. Необыкновенно светло и радостно было на душе у Бекболата. Вспомнились слова дяди Маметали. «Гордая, смелая птица, — говорил он, глядя на парившего в небе орла. — Вот и мне хочется, чтобы у тебя выросли крылья. Там, среди рабочих, ты почувствуешь себя человеком и будешь идти по жизни с поднятой головой…» И теперь, шагая в ногу с дядей под красным знаменем, он и в самом деле чувствовал за спиной крылья.
Прошло еще несколько месяцев, и однажды вечером Маметали сказал Бекболату:
— Болат, настало время, когда ты делом должен доказать свою преданность революции. Положение складывается напряженное. Богатеи не хотят выпустить из своих рук ни власть, ни собственность. Поэтому мы, большевики, должны переходить к активным действиям.
Бекболат с волнением слушал дядю. Его ждет новое задание! Ответственное! На него надеются. Конечно, он готов! Он хоть сейчас ринется в бой против всех этих буржуев, баев, князей.
— Вот мы и решили, — продолжал Маметали, — послать наших верных людей в станицы и аулы разъяснять народу правду, поднимать бедноту на борьбу. Надо готовиться к вооруженному захвату власти. В Кобанлы поедешь ты.
У Бекболата дыхание захватило от радости. А Маметали выложил на стол что-то небольшое, тяжелое, завернутое в тряпицу. Бережно развернул, и перед глазами Бекболата заблестел вороненой сталью пистолет.
— Возьмешь с собой. Но предупреждаю, — строго добавил Маметали, — не вздумай посчитаться этой штукой с Кабанбеком. Не кровная месть, а революционное возмездие должно руководить сознательным человеком. Не забывай, что ты посланец партии. Надо, чтобы бедняки и уздени поняли, кто их истинный друг и кто враг. Вот какая будет твоя задача. Ясно?
— Да, агай.
Бекболат уже всеми помыслами был в предгорьях, в родном ауле Кобанлы, что раскинулся на берегу вольной Кубани… Как-то там теперь Салимат? Батырбек, Иса? С ними он скоро встретится, а вот с Амурби… Ужасно нелепо погиб парень. Будь ты проклят, Азиз!.. Хотя Азиз и сам, в сущности, жертва байского произвола: малолетним мальчишкой бежал с отцом в горы от преследования мурзы. Ах, сколько погубили людей, сколько разорили очагов эти кровожадные шакалы-баи!.. Война, священная война паразитам! И пока бьется сердце, пока рука держит каму, он, Болат, не сойдет с пути, на который ступил.
ЗДРАВСТВУЙ, КРАЙ РОДНОЙ!
Сняв шапку, он стоял на вершине кургана и смотрел на родные окрестности. Набегающий с гор ветер трепал полы его черкески, раскачивал уже давно отцветшие и подсыхающие стебли юсан-травы…
Отчий край! Нет в тебе ничего особенного: каменистые глыбы, балки, взгорья, холмы, поросшие полынью, выгоревшая за лето степь. Но отчего же так замирает сердце?
Вон внизу несет свои серебристо-зеленые волны знакомая с колыбели река — милая сердцу Кубань. А на ее берегу — родной аул. Низкие саманные сакли жмутся к земле, как перепуганные ястребом перепелята. И только минарет мечети как хозяин, как страж и повелитель правоверных мусульман, смело взметнулся в синеву неба.
Бекболат взглядом отыскал свою саклю. И сердце его сжалось: домик покосился и будто врос в землю, двор зарос бурьяном. Удастся ли когда-нибудь снова разжечь в нем очаг?.. Он невольно перевел взгляд на саклю Салимат. Долго-долго смотрел на крыльцо, но никто из сакли не выходил, никто не открывал калитку двора. Словно и тут угас очаг, как в его родном доме. И тревога за Салимат заполнила всю его душу…