И еще долго рассказывал Бекболат о том, что происходит в России и у них на Кавказе и что они должны делать тут, в аулах. Батырбек слушал и удивлялся: вон, оказывается, каким стал его друг! Чисто аксакал!
Бекболат предложил пройтись по берегу реки.
Кубань, как всегда, текла шумно, торопливо. Ее чистая, прозрачная вода звенела в каменистом русле. Давно уж не пил Бекболат из родной реки. Он скинул чувяки, вошел в воду, зачерпнул полные пригоршни студеной влаги, припал к ней губами. Ах, хороша!
— Честное слово, Батырбек, нет нигде лучше воды, чем наша. Вкуснее айрана!
Батырбек понимающе улыбался.
На той стороне реки виднелась казачья станица Беломечетинская.
— А как живут станичники? — спросил Бекболат. — Поди, жалеют царя-батюшку. Не все, конечно, а зажиточные верой и правдой служили ему. Даже в Питер посылали на службу своих сынков.
— Сейчас наши с ними не якшаются, — сказал Батырбек. — Кроме Батоки и Кабанбека. Каждое воскресенье ездят туда кутить к богатым станичникам.
— Понятно: одна свора!..
— Стоп! — перебил его Батырбек, придержав за руку. — Гляди!
По дороге из степи в аул медленно двигалась арба, груженная кукурузой. На возу сидели мужчина и девушка.
— Салимат с отцом! — воскликнул Батырбек.
Первым желанием Бекболата было броситься наперерез арбе. Но он вовремя одумался: что можно сказать девушке при отце? Лишь навлечешь гнев Камая!
— Слушай, Батырбек! — воскликнул Бекболат. — Как мне ее увидеть? Встретиться как?
— Сегодня они до полуночи с кукурузой будут возиться. А завтра что-нибудь придумаем…
СУЙИНШИ
Солнце уже село за вершины гор, а Салимат все еще укладывала под навес стебли кукурузы. Во двор вбежала соседская девочка Келди́. Она часто приходила к Салимат. Девушка учила ее вышивать, шить носки из тонкого войлока, прясть. Но обычно Келди приходила утром или днем.
— Почему так поздно, Келди? — спросила Салимат.
— Мы с мамой весь день просо толкли.
— Ты молодчина, что матери помогаешь!
Круглое смуглое личико Келди зарделось румянцем от похвалы. Было видно, девочке не терпелось сообщить Салимат что-то важное. Она опасливо огляделась вокруг и таинственно прошептала:
— Салимат-аптей! Послушай, что скажу… Бью я в ступке просо, гляжу, идет по улице какой-то джигит. Высокий, стройный… Сапоги так и блестят, с солнцем играют. Под черкеской, как у русских, новенький пиджак. Сразу видно — не из нашего аула. Такой джигит, такой джигит, ну просто… — Она не могла подобрать слова.
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо сказала Салимат, чувствуя, как забилось сердце. — А куда он пошел?
— Он пошел на Найма́н-ямага́т. Мама сказала, что он очень похож на сына Кани.
— Да-а?! — воскликнула Салимат.
Она бросилась к девочке, обняла, поцеловала. Сняла со своего пальца позолоченное кольцо.
— Келди! Это тебе суйинши…[19] Бери, бери, не стесняйся!
Келди вся вспыхнула:
— Ой, Салимат! Разве можно такое колечко… Ты такая красивая, пусть оно будет у тебя…
— Нет, нет! Теперь оно твое: я так загадала. — Салимат взяла руку девочки и надело кольцо. — Ну, а теперь иди домой. А то уже поздно: мать будет беспокоиться.
— Спасибо, аптей, за колечко! — выдохнула Келди и, как козочка, поскакала со двора.
Салимат смотрела ей вслед и чему-то улыбалась…
В дремотной тишине застыл аул. Притихла степь. Сонно булькает в балке родник. Спят уставшие за день люди. Улыбается во сне Камай. «Эй, хозяин! — слышит он голос. — Принимай калым за дочку!» Камай выглядывает в окно: у ворот чуть ли не целая отара баранов! И стоит с ярлыгой сам жених — Кабанбек, в дорогой черкеске, в бухарской шапке, заломленной назад. Он поглаживает длинные черные усы и улыбается Камаю. Камай выскакивает во двор, распахивает ворота, и бараны, толкая друг друга крутыми боками и волоча жирные курдюки, идут в загон… Потом работники Кабанбека пригоняют десять пар волов, запряженных в большие четырехколесные арбы, груженные отборной кукурузой и пшеницей. «Ну, Камай, доволен ли ты калымом? — спрашивает жених. — Так что же ты стоишь? Давай дочь! Вон уж и кони нас ждут!» И в самом деле, словно из земли, выросли два великолепных аргамака: седла, уздечки горят золотом, сверкают серебром. Камай выводит дочь, Кабанбек сажает ее на коня, сам — на другого и, поддерживая Салимат за талию, несется вскачь к усадьбе мурзы…