— А кто будет тамадой? — спросил худенький застенчивый Иса.
— Я первым придумал игру — я и буду тамадой! — сказал Батырбек.
— Ва, ва, ва! — присвистнул Амурби, во всем соперничавший с Батырбеком. — Он — тамада! Тамада самый смелый джигит, он даже джинна не побоится! А ты можешь, скажи, взобраться на Яман-кая?
— Еще чего придумал — на Яман-кая! — Батырбек надул губы, пробурчал: — А ты можешь?.. И Иса не может. И Болат побоится!
— Вот и не побоюсь! — выпалил, не подумав, Болат и тут же почувствовал, как похолодело у него под ложечкой. Но отступать было поздно.
— А вот и побоишься! А вот и не поднимешься! — тараторил Батырбек.
Иса и Амурби смотрели на Болата глазами, полными ужаса.
— Не надо, не ходи, Болат! — пролепетал жалостливый Иса, но Бекболат уже шагнул к скале.
О, какого напряжения душевных сил стоило ему тогда взобраться на Яман-кая! И все же он сумел преодолеть страх: поднялся на самую вершину и помахал оттуда стоявшим у подножия друзьям. А потом они играли тут в абреки, и он, Болат, был тамадой…
И вот они снова собираются тут: и уже не для игры, а для настоящей борьбы.
Поджидая товарищей, Бекболат сидел на вершине Яман-кая. Отсюда открывался чудесный вид на горы. Будто исполинский сугроб ослепительно белого снега тянулся по горизонту изломанным контуром Главный Кавказский хребет. Совсем близко казался Карлы-тау. Отчетливо был виден и Казбек с его остроконечной вершиной. А внизу, стремительной дугой огибая скалу, текла Кубань. На том ее берегу, словно собираясь перейти реку вброд, столпились стройные ели. Там, где поток прорывался сквозь нагромождения каменных глыб, вскидывался радужный бурун. Вода ежеминутно меняла свой пенистый уровень, и оттого казалось, берега реки то поднимаются, то опускаются, как бы тяжко дыша. А сама Яман-кая возвышалась над рекой, будто памятник грозным далеким событиям, происходившим в природе: склоны ее были испещрены словно письменами, которые многие века писали на ней ветры и дожди. Скала отвесно спускалась к реке, и к ней вела лишь одна, чуть приметная тропа. Может быть, когда-то давным-давно ее протоптали своими острыми, крепкими копытами дикие козы, а возможно, и в самом деле скала была в те далекие времена пристанищем разбойников, которых легенда сделала джиннами.
За спиной Бекболата послышались осторожные шаги. Он встал и увидел поднимающихся по тропинке своих друзей.
— Никто не заметил вас? — спросил он.
— И сам джинн не догадался бы, куда идем! — улыбнулся Батырбек. — Разве не видишь — мокрые по самую грудь? В трех местах переходили Кубань, чтобы сбить с толку прихвостней мурзы.
— Молодцы! — похвалил Бекболат.
Они уселись под низко нависшим каменным козырьком скалы. Бекболат рассказал о последних событиях — о падении самодержавия, о Временном правительстве, о партии большевиков и ее великом батыре Ленине, о том, что и в Белоярске есть большевистская организация. Она ведет революционную работу среди рабочих города, посылает своих людей в казачьи станицы и аулы предгорья. Сейчас надо готовиться к тому, чтобы вырвать власть из рук атаманов и мурз. Земля, скот, пастбища должны принадлежать тем, кто трудится…
Было уже темно, когда возвращались в аул. Шли молча, раздумывая над тем, что услышали от своего друга.
Хотя Бекболат был их ровесником, сейчас он казался им значительно старше: и годами и жизненным опытом. И столько привез из города добрых и мудрых вестей, которые в ауле еще никто не слышал и о которых они теперь расскажут каждый в своем ямагате…
Раньше это происходило лишь по вечерам, когда солнце скроется за горой Кара-тау и над аулом повиснет дремотная тишина. Дневные заботы в это время кончались, а ложиться спать еще рано, вот и выходили мужчины на улицу, чтобы посидеть часок-другой на завалинке, поговорить о том о сем.
Но что случилось в ауле сегодня?
Тень от Кара-тау не доползла даже до выгона, а папахи, черкески затемнели и на той завалинке, и на другой, и на третьей. На улицу вышли не только старики, но и парни. Да и разговор ведут беспорядочно и шумно, совсем позабыв, что во время таких бесед перебивать друг друга нельзя, тем более старших.
«Тут что-то не так!» — подумал старшина аула.
Мурза позвал к себе Жамбая:
— Вот что, сын Канбола́та. Поставь свою винтовку в угол и пройдись по улицам: вроде идешь по своему домашнему делу, а сам навостри уши! Нам надо узнать, о чем сегодня так шумит ямагат.
Через минуту Жамбай уже шагал по главной улице аула. Там, где особенно было шумно и людно, он останавливался как бы закурить. Не спеша сворачивал огромную, как рог, цигарку.