В другом месте остановился прикурить, а сам во все уши прислушивался к разговору.
Мужчина в большой мохнатой шапке ударил кресалом о кремень, высек искру, трут задымился, Жамбай прикурил и направился дальше.
Он обошел почти все улицы, но о чем аульчане вели свои беседы, Жамбай так и не понял. Только дошло до него, что объявился какой-то большой-пребольшой человек, такого могучего батыра на земле еще не было… Да так ведь начинаются почти все ногайские сказки! Что ж он донесет старшине? Не выполнить задание Батоки — уж это Жамбай знает! — не быть ему больше муртазаком. А то, чего доброго, положит еще под плети!
Жамбай совсем было пал духом и едва плелся к управе, когда его окликнул в окно Камай. Уздень пригласил муртазака в дом и рассказал, что в аул вернулся сын Алима Бекболат и теперь мутит народ, чтобы отняли у богатых пашни и пастбища. Пусть Жамбай сейчас же доложит об этом мурзе, чтобы связали по рукам и ногам гяура и посадили в темницу.
К великому удивлению Жамбая, на прощание Камай даже угостил муртазака чаркой пенистой бузы.
Жамбай не знал, что уздень боится, как бы Бекболат не похитил Салимат: тогда прощай богатый калым, который обещал за дочь Кабанбек.
Муртазак трусцой бежал в управу. Едва перешагнув порог, выпалил:
— Бекболат, сын Алима, мутит народ…
Старшина побагровел:
— Ах шакалий выродок! Пастух, голь… Да как он смеет?! Вот что: возьми винтовку, иди к Кеусар и припугни смутьяна, пусть немедленно убирается из аула, не то отправим его в отдел, к атаману!..
Конечно, лучше бы сразу связать бунтовщика. Но Батона был осторожен. Он уже прослышал, что большевики владеют большой силой и могут прийти и сюда, в предгорья. И тогда рассчитаются с Батокой за все… Нет, лучше, чтобы сам подобру-поздорову убрался из аула этот смутьян.
Когда Жамбай ушел, Батона хватил кулаком по столу. Нет, не в гости, не тетку проведать приехал этот абрек! Народ мутить. И кто? Его, Батоки, бывший пастух! Ну и время настало! Кто бы мог подумать: грозят отнять у него, старшины аула, землю, которой испокон веков владел род Солтановых. Хотят угнать его отары, стада, табуны… Ах, гяуры! Надо ухо востро держать. Верно говорит богатый казак Антон, что горцам и станичникам надо действовать заодно. У казаков есть кони и оружие. То же самое найдется и у них, ногайцев.
Батона закурил длинную, украшенную серебром трубку. «Нет, нас так легко не возьмешь! — думал он. — Мы еще покажем, как умеют джигиты постоять за свою землю и веру. А этого шакальего щенка, будет время, привяжем к хвосту коня, протащим по горной дороге — и в пропасть!..»
Жамбай влетел в саклю Кеусар. Отдышавшись, закричал:
— Эй ты, смутьян! Старшина приказал сказать тебе, чтоб сейчас же убирался из аула! Понятно?
Болат в упор посмотрел на служаку мурзы.
— Передай Батоне, что я в родном ауле и никто не имеет права выгнать меня из селения. Ясно? А теперь убирайся вон из дома!
— Как ты смеешь, гяур проклятый?!
Жамбай вскинул винтовку. Бекболат выхватил пистолет.
— Предупреждаю: если ты еще раз придешь сюда, пристрелю, как пса.
Жамбай, пятясь задом, споткнулся о порог, упал и выронил винтовку. Бекболат расхохотался:
— Бери свою винтовку и беги, пока цел!
Наступила ночь. Аул спал. Лишь в одной сакле Кеусар была не погашена лампа. Это было опасно: с улицы могли ударить из винтовки прямо в лоб.
Жамбай вскинул винтовку. Бекболат выхватил пистолет.
Но Бекболат не гасил лампу. Пусть горит. Пусть люди видят свет в окне Кеусар до утра. Это не только дерзкий вызов мурзе, но и надежда бедняков.
Но кто-то, кажется, идет. И не один. Много слышится шагов. Постучали в дверь. Бекболат сжал в руке пистолет: «Заходите!»
Сказок о могучих богатырях у ногайцев неисчислимое множество. Стоит аульчанам сойтись где-нибудь у плетня или забора — вот она и сказка!..
Но то, что рассказывал позавчера на завалинке приехавший навестить свою тетку Бекболат, хоть и напоминает сказку, было не сказкой. Само сердце чует, что сын покойного Алима поведал кобанлычанам настоящую правду о великом батыре. У этого богатыря нет ни вороного коня, ни хризолитовой камы. У него на вооружении слово, горячее, как огонь, и светлое, как солнце. Стоит сказать ему это слово, как самый страшный дракон и аздага́ — двенадцатиглавый змей — отступают. Этот батыр собирает рать, чтобы освободить все народы от злой силы. В том числе и их, ногайцев. А они, ногайцы, наверное, самый несчастный народ. Кто только не сосет из его жил кровь! Чиновники, атаманы, помещики, баи, мурзы — все они здесь, на Кавказе, властвуют, как прежде. И вот теперь батыр собирается всех их прогнать и дать ногайцам волю и землю.