— Не сметь! Живым взять! — ревел Кабанбек.
Бекболат огляделся вокруг: там и тут недвижно лежали его джигиты. Ни один из них не сдался живым.
Кабанбек злорадно улыбался: сейчас он прикажет привязать красного гяура арканом к седлу и вести в Кобанлы. Пусть смотрят аульские бунтовщики, что ждет каждого, кто поднимет руку на законную власть! Проведут по аулу, сгонят на площадь кобанлычан и у всех на глазах вздернут большевистского гяура на сук.
Их взгляды встретились. Долго не отводил глаз Бекболат, пока Кабанбек не отвел свои. Муртазак и сейчас не смог выдержать острого, непокорного взгляда бывшего батрака.
Бекболат посмотрел на Елептеса и тихо сказал:
— Прощай, верный друг!
Он вскинул голову — прямо перед ним возвышалась Яман-кая, где он собирал свою первую боевую группу и где еще мальчишкой с Батырбеком, Исой и Амурби играл в благородных абреков, заступников бедных и обездоленных. Двое из них пали: один лежит под Ивановкой, другой — тут, у подножия Яман-кая. А сумел ли добраться до Балахова Батырбек?
С Яман-кая хорошо виден аул Кобанлы. И в эти последние минуты ему захотелось взглянуть на родное селение, попрощаться с ним.
— А ну, дай дорогу! — крикнул Бекболат муртазакам.
Те вопросительно уставились на своего начальника. Кабанбек ухмылялся: он знал, что с Яман-кая, кроме этой тропы, другой дороги нет, и пленный никуда не денется.
— Дайте… Пусть идет! — приказал Кабанбек.
Зажав ладонью рану, из которой бежала кровь, Бекболат, превозмогая боль, взобрался на вершину скалы. И только теперь Кабанбек догадался о его замысле.
— Взять! Схватить! — заорал он.
Бекболат окинул зорким взглядом аул, увидел свою саклю, почти скрывшуюся в бурьяне, домик тети Кеусар, саклю Камая. На миг ему показалось, что он видит на крыльце Салимат. Она стоит в том же цветастом ситцевом платье, в котором он встретил ее впервые у родника с кувшином воды.
— Салимат! — крикнул он, чувствуя, как от потери крови темнеет в глазах.
Жамбай уже изловчился, чтобы схватить гяура за черкеску, но Бекболат вдруг взмахнул здоровой рукой, будто орел с подбитым крылом, и ринулся в пропасть.
Жамбай подполз к обрыву, глянул вниз. Там далеко-далеко темнела на белых камнях распластавшаяся человеческая фигура. У муртазака закружилась голова, засосало под ложечкой, и он попятился назад.
Гудела земля под подковами бешено скачущих коней. Ветер свистел в ушах припавших к седлам всадников. Гулко стучали горячие сердца, полные ненависти к врагу. Скорей, скорей на выручку товарищей!
Впереди скачет на огненно-рыжем коне Батырбек. По правую руку его недавно прибывший в полк Балахова Маметали Капланов.
Скорее, скорее!.. Впереди уже видна Яман-кая. Враг, кажется, заметил красных конников, начал перегруппировку, чтобы занять удобную позицию. Нет, это не перестройка рядов — противник уходит в горы.
Батырбек выхватил саблю:
— За мной!
И отряд поскакал наперерез врагу, перехватил его у самого входа в ущелье.
Еще не видели предгорья такой яростной сечи. Сшибались кони, звенели сабли. Гремели выстрелы. Рвались гранаты. Потерявшие коней схватывались врукопашную.
Окруженный муртазаками, Кабанбек трижды пытался прорваться в ущелье, но каждый раз его оттеснял Маметали с группой джигитов.
Оба понимали — это их последняя встреча, последняя схватка, последний смертный бой.
Все плотнее прижимал Маметали врага к отвесной скале, все у́же становилось сабельное кольцо вокруг Кабанбека. И наконец, прижатые вплотную муртазаки побросали сабли и, спешившись, подняли руки. Весь обмякший, Кабанбек грузным мешком сполз с седла.
— Взять под охрану! — приказал Маметали, а сам ринулся в гущу сверкающих сабель, где красные конники во главе с Батырбеком теснили отряд Герея.
Маметали узнал о гибели Болата. Трясущийся от страха Жамбай показал, где лежит его тело. Батырбек спустился в пропасть и с невероятным трудом поднял останки друга к подножию Яман-кая.
Саблями вырыли могилу, опустили тело. Один за другим подходили бойцы проститься со своим боевым товарищем.
Когда над могилой поднялся холмик, раздался прощальный салют, а вслед за ним команда: «По коням!» Джигиты вскочили в седла и в маршевом порядке двинулись по долине. Их путь лежал в аул Кобанлы.
А над скалой, распластав могучие крылья, парил горный орел, словно и он отдавал почести джигиту, не знавшему страха в борьбе с врагом.
Горные ветры обдувают Бекболат-кая. Солнечный луч высвечивает на ее отвесном склоне высеченную надпись: