Мария сказала, что мороженые лепешечки называются мортыжками. Изочка услышала как «мартышки». Она видела мартышек в книжке про Айболита, но на картинках были похожие на людей хвостатые звери, а эти напоминали нежные сиреневые раковинки.
– Кёрчэх делается не из мартышек, – возразила Изочка. – Майис накрутила его ытыком из сливок, я сама видела. Откуда бы она взяла мартышкино мясо, если они живут в Африке?
– Мортыжки почти что мороженое.
– Как мороженое мясо?
– Мороженое взбивают из молока или сливок, как кёрчэх.
– Почему тогда «мартышки»?
– Просто слышится одинаково.
– А какое оно – мороженое?
– Я же сказала: вроде мортыжек…
– Хвостатое?
– Мороженое, горе мое!
– А почему его называют по-другому?
Мария подумала-подумала и ответила сердито:
– Потому что мороженое – это мороженое, а мортыжки – это мортыжки!
Вечером дядя Степан принес из ледника железный лист с пристывшими лепешечками-раковинами и отбил их кулаком с обратной стороны. Лакомство оказалось в тысячу раз вкуснее сливок с «лунного» молока.
После Изочка хвасталась девочкам в бараке, что ела мороженых мартышек, а девочки смеялись и не верили. Сливок они тоже никогда не пробовали.
Глава 15
Лесное, речное, небесное
Разглядывая цветные фотографии в «Огоньке», Изочка с Сэмэнчиком поражались тому, как много в Москве, где этот журнал выпускается, неведомой им еды. Особенно интересны были маленькие желтые чоро́ны[44]-груши и красные мячики-яблоки, усыпавшие деревья гуще, чем шишки сосновые ветки. Когда Мария в один из воскресных дней принесла красные плоды в авоське, дети закричали:
– Яблоки, яблоки! Ты с каких деревьев их сняла – с елочек или сосен?!
– Купила в буфете теплохода «Механик Кулибин», – улыбнулась Мария. – Но это не яблоки, а помидоры. Они на кустах растут.
– Как красная смородина?
– Да, только в огороде, не в лесу.
– Вкусные?
– Узнаете! – Мария загадочно улыбнулась и нарезала помидоры в тарелку…
Позже Сэмэнчик нашел в журнале картинку с помидорами и пожалел москвичей:
– Бедняги! Наверное, они едят такие нехорошие пищи, потому что в Москве не растет кислица.
Изочка согласилась. Сок в помидорах оказался водянистый, без сладости, с привкусом прелых картофельных очистков… То ли дело – красная смородина! Стоит только подумать о ней, как во рту становится кисло, а от горстки ягод глаза на лоб лезут – забористее кумыса, кислее щавеля и терпче в сто раз! Потому и прозвали кислицей.
Скоро поспела черная смородина, ягода сладкая и духмяная. Матушка Майис повела детей за нею далеко, матерым сосняком, по пятнистой от солнца тропе вдоль брусничника, выкупанного в прохладе утренних рос. Высокие и прямые, как на подбор, стволы редкого на севере строевого леса смыкались кронами, – словно нетуго натянутый мелкоячеистый невод колыхался вверху. Золотая пыльца свивалась в лучистую пряжу и, пронизывая зеленоватую мглу, рассеивала крапины света на невызревших розовых россыпях брусники.
У откоса, сбегающего с супеси в мшистую впадину, Изочка вспомнила эти места. В прошлом году поздней осенью, незадолго до снега, они с Сэмэнчиком собирали здесь листья толокнянки для лекарственного настоя, пока Майис, обутая в пропитанные жиром торбаза, бродила в низине. По икры утопая в пышном моховом одеяле, она прутяным веником мела в туес чуть подмерзшую багряную клюкву…
Хотелось увидеть таежного духа-хозяина Байаная из песни дяди Степана или белку, в которую превращается веселый лесовик. Внимательно осмотревшись, Изочка приметила только летучих созданий цвета лазури. Поднимаясь к взгорью из влажных пойм, они стригли прозрачными крылышками застоялый, пропахший хвоей воздух и под другим, «не волшебным» углом зрения оборачивались простыми стрекозками. А впереди маячила обыкновенная Майис, озаренная веснушчатым солнцем…
Изочка разочарованно вздохнула: не было в тайге чудес.
Со спокойной уверенностью сквозила Майис в прошве солнечных нитей. Изочка глянула искоса, по-особенному, и встрепенулась: прекрасная незнакомка плыла перед нею в золотом сиянии, как устремленное в таинственную глубь лесное божество!.. Да и впрямь! Разве не Майис известны в урманах все петлистые тропки с оттиском косульих копытец в подсохшей глине, все нарядные клюквенные пади, все поречья, на чьих распаренных грозами почвах так вольготно разрослась этим летом смородина?!