— Дед, почему ты думаешь, что у твоей бабушки только часть архива? Ведь она была старшей, может, весь архив перешел к ней?
— Я полагаю, что нет! Во-первых, я не думаю, что после смерти отца Софья передала Елене все его бумаги. А во-вторых, после Софьи мог остаться и ее собственный архив — дневники, письма ее личные. А, Егор, как ты думаешь?
— Ну конечно, вполне, что за вопрос!
— Вот, вот, Егорушка! Вот, вот!
Дед многозначительно поднял указательный палец.
— Дело в том, что среди всего прочего, имеющегося в моей части архива, я отыскал одно очень занятное письмецо, принадлежащее Софье, неоконченное и потому, возможно, не отправленное адресату. И знаешь, поразмыслив, я подумал, что оно каким-то образом может иметь отношение к пропаже прадедовских картин. Возможно, я ошибаюсь, и в письме речь идет о другом, но как знать!
— И где это письмо? — заинтересовался Егор.
— Сейчас!
Дед, вскочив с дивана, засеменил в другую комнату.
— Вот! — сказал он, вернувшись через пару минут, и протянул Егору пожелтевший от времени свернутый вдвое листок бумаги, мелко исписанный поблекшими чернилами.
Егор развернул его и, взглянув на дату «17 июля 1899 г.», которая стояла в верхнем правом углу, принялся читать:
«На сей раз, П.А., я пишу Вам, обливаясь слезами! И гадалка моя оказалась права! Помните, как я, смеясь, говорила Вам о ее гадании? «Ты, Софья, будешь отвергнута вскоре», — наворожила она мне в самый счастливейший момент нашей с Вами любви! А я, глупая, не поверила ей тогда, будучи уверенной в Вашей порядочности!
Ах, П. А., как Вы могли! Как Вы могли! Несправедливость Ваша по отношению ко мне не имеет границ! Ведь я посвятила Вам всю себя, без остатка, ибо любовь моя, как безумный вихрь, не знающий преград, сметала все на своем неистовом безрассудном пути! Она заставила меня не только жить в вечном обмане, словно в аду, но и пойти на сделку с совестью и оправдать мое самое жестокое предательство родного человека! Предательство вопиющее, не знающее никакого прощения! А Вы — я догадалась теперь! — Вы и любили меня только ради этого, вернее, делали вид, что любите. Это низко и подло, это больно сердцу моему, и я…»
На этом письмо обрывалось. Похоже, его автору кто-то неожиданно помешал.
Егор отложил листок в сторону и вопросительно посмотрел на деда.
— О каком предательстве, ты думаешь, здесь идет речь? — спросил тот.
— О краже картин для этого самого П. А.? Кстати, кто он такой?
— Вот именно, Егорка, вот именно! Я чую, что речь как раз об этом! Помнишь, дворецкий Борис рассказывал о том, что во время ужина слуг на кухню два раза подряд заходила Софья?
Егор кивнул.
— Так вот, она могла незаметно подсыпать Борису сильнодействующее снотворное!
— Ну, в общем, могла! Конечно! Судя по этому письму, вполне могла! — согласился Егор. — Но письмо ведь наверняка читала и твоя бабушка Елена, раз оно хранилось в ее архиве! Так почему же ее не осенила такая догадка?
— Не осенила по многим причинам! — сказал дед. — Во-первых, Софья жила с отцом, и исчезновение его знаменитых картин, по расчетам бабушки Елены, никак не могло быть ей на руку. И потом, она свято верила в порядочность сестры как в свою собственную, а потому и подумать об этом не могла! Во-вторых, посмотри-ка на дату. В тысяча восемьсот девяносто девятом году Софье было двадцать пять лет. Она была замужней женщиной, а в письме открытым текстом речь идет о ее любовнике. Следовательно, прочитав письмо, бабушка Лена подумала, что преступление, о котором упоминает ее сестра, это измена Софьи мужу. Не забывай, Егорка, какие тогда были нравы! Иметь любовника в то время считалось жутчайшим преступлением, и потому Софья вполне могла говорить о своем прелюбодеянии как о преступлении, ничуть не насторожив бабушку Елену.
— Вполне вероятно! — сказал Егор и, устало откинувшись на спинку кресла, подобрал под себя ноги.
Дед, возбужденный своими открытиями, полный нетерпения, подошел к Егору и похлопал его по плечу:
— Константин Алексеевич Колесников, мой троюродный брат, живет в Петербурге. Они с семьей перебрались туда сразу после революции и Софью к себе забрали. Константин навещал меня раньше, бывая в Москве, а вот я так ни разу у него и не побывал. Однако адрес его у меня имеется, так что твоя первая поездка, Егорка, уже не за горами. Отдохни еще пару деньков после своей Америки и отправляйся в Питер! Тебе придется там отыскать архив Софьи, если таковой имеется. Да и Константина Алексеевича навестишь от моего имени, думаю, он тебе обрадуется. Только пока не говори ему ничего о картинах. Он — бывший служащий Эрмитажа, не такой шебутной, как я, но все же не будем его преждевременно беспокоить.