— Ты меня пугаешь, Гриша! — сказала Яна, почувствовав, как начинает бледнеть ее лицо.
— Я говорю о вполне реальных вещах, Яна, и предугадываю последствия, которые могут возникнуть после вмешательства милиции. Ведь ты пока не знаешь, кто тебе звонил и чего конкретно хочет!
— Не знаю!
— Ну так вот, я думаю, что прежде всего надо это выяснить. Он же сказал, что позвонит скоро?
— Сказал!
— Вот и жди. Когда позвонит, расспросишь, о чем идет речь, и пообещаешь вернуть все, что он только пожелает. По моему мнению, этот путь будет самым верным на данном этапе, а там посмотрим!
— А вдруг он опять не станет со мной разговаривать?
— Глупости! Он специально дал тебе время на раздумье, предварительно напугав как следует. Я думаю, теперь он должен сказать, что именно ему нужно.
— Ладно, — с неохотой согласилась Яна. — Только я с ума сойду от этого ожидания!
ГЛАВА 7
Егор Алексеевич уже в который раз нетерпеливо нажал на кнопку вызова сотового телефона.
Услышав длинные долгожданные гудки, проворчал с облегчением:
— Ну наконец-то доступен!
— Все нормально, дед, можешь ликовать! — услышал он голос Егора.
— Неужели что-то нашел?
— Угу! Нашел, только не у Константина Алексеевича, а у Валентины Дмитриевны, дочери Анны. Она живет тоже в Петербурге, правда, совсем в другом конце города.
— Ну надо же! Вот уж поистине люди непредсказуемы! Как же Софья могла отдать свой архив в руки непутевой внучки?
— Дед, ты что, собираешься обсуждать это по телефону?
— Нет, конечно! — спохватился Егор Алексеевич. — Где уж по телефону! Так когда ты выезжаешь?
— Сейчас! Стою на перроне, жду поезда. Так что до скорого!
— До скорого! — ответил Егор Алексеевич и отключил мобильник.
Возбужденный сообщением внука, он резко поднялся с кресла, потирая руки, и вдруг почувствовал, как у него защемило в груди.
— Ой! — невольно вскрикнул он от боли и, положив руку на сердце, медленно опустился в кресло. — Вот ведь незадача! — пробормотал Егор Алексеевич спустя минуту. — Надо бы лекарство принять.
И потихоньку поднялся. Перед самым приездом Егора он запрятал свои сердечные лекарства в глубину кухонного шкафа, чтобы тот, не дай бог, не заподозрил, что у деда все же бывают нелады со здоровьем.
— Ох! — снова ощутив колющую боль, выдохнул Егор Алексеевич и, постояв немного, медленно поплелся на кухню.
Лишь только сделал первый глоток разведенного в воде валокордина, как в дверь позвонили, и, залпом допив лекарство, он поспешил к выходу:
— Иду!
На пороге стояла Яна со спящей на ее руках Машенькой.
— Здравствуйте, — сказала она извиняющимся голосом.
— Проходи, Яночка, — зашептал Егор Алексеевич, чтобы не разбудить ребенка.
— Егор Алексеевич, я ведь, бессовестная, опять к вам с просьбой. — Яна виновато пожала плечами. — Меня к двум часам следователь вызывает, а Машку совершенно не с кем оставить. Позвонила Веронике, та в поликлинику с ребенком ушла, все остальные на работе. День-то ведь будний. Вот и получается, что кроме вас обратиться больше не к кому. Не тащить же мне ее с собой в прокуратуру!
— Конечно, Яна, какой разговор! — сказал Егор Алексеевич. — Неси ее в комнату и уложи на диван, а потом можешь отправляться на все четыре стороны хоть до вечера!
Учуяв запах валокордина, Яна вопросительно взглянула на соседа:
— Егор Алексеевич, вы… у вас плохо с сердцем?
— С чего ты взяла?
— Так ведь лекарством же пахнет!
— Ну и что? Скрывать не стану, выпил немного валокординчика, погода видишь какая?
— Да нормальная погода…
— Хм! Нормальная! К дождю клонится. А у нас, стариков, сердечко-то как барометр! Ладно, чего стоишь, неси Машу в комнату. Еда где?
— Вот! — Яна протянула ему целлофановый пакет. — Егор Алексеевич, вы точно в порядке? — спросила она еще раз.
— Ну конечно, в порядке! Отнесешь ты ее, наконец, или нет?
Яна, на ходу сбросив туфли, прошла в комнату, уложила Машеньку на диван, а Егор Алексеевич тем временем достал из шкафа плед.
— Яна, у меня к тебе, в свою очередь, тоже будет небольшая просьба, — сказал он, бережно укрывая девочку. — Не говори, пожалуйста, Егору о том, что я принимал лекарство. Понимаешь, это ведь, в сущности, самый настоящий пустяк. — Егор Алексеевич приложил ладонь к сердцу, показывая тем самым, о чем идет речь. — Егорка будет понапрасну беспокоиться!