— Ладно, потом! — с желчной угрозой пробормотала Софья.
Павел Андреевич в это время танцевал с пожилой седовласой дамой, Малюковой Тамарой Федоровной.
«Ну наконец-то дело дошло и до танцев!» — с облегчением подумала Софья, надеясь, что следующий танец П.А. непременно подарит ей. На какое-то время ее отвлекли вопросы гостей:
— Как дела, Софи?
— Как Алексей Спиридонович? Давно ли писал из Кисловодска?
— Какова теперь погода на юге?
Когда кончилась музыка, она увидела, что Павел Андреевич услужливо вел Малюкову к креслам. Софья хотела направиться в его сторону, рассчитывая перехватить и напроситься таким образом на следующий танец, однако Павел Андреевич, усадив дородную даму на место, направился к выходу, даже не обернувшись. Софья занервничала и решила последовать за ним, но в это время заиграла музыка, и ее пригласил на вальс их сосед князь Волошин.
«Фу-ты!» — раздраженно подумала Софья, но, присев в легком реверансе, положила руку на плечи своему немолодому уже кавалеру.
— Софья Николаевна, чем вы так озабочены? — спросил Волошин.
— Да бог с вами, Андрей Петрович! С чего вы взяли?
— А с того, дорогая моя, что думаете вы сейчас никак не о вальсе!
— Почему?
— Стреляете глазами по сторонам, кого-то все время выискиваете — это раз!
— А два? — усмехнулась Софья.
— Вы наступили мне на ногу, чего с вами прежде никогда не бывало.
— Правда?
— Вот, вот! И даже не заметили! И три, Софья Николаевна! — Князь умолк на короткий миг.
— Ба! Еще и три имеется?!
— Имеется! Вы очень напряжены!
— И как же вы это определили, Андрей Петрович?
— Странный вопрос, Софья Николаевна! Странный вопрос!
— Ладно, сдаюсь! — нервно засмеялась Софья. — Я и впрямь озабочена.
— Чем же?
— Хлопоты, Андрей Петрович, хлопоты! А вообще, вы слишком любопытны и к тому же нетактичны, раз решились сказать даме, что она наступила вам на ногу. Ну не заметила она, так и ладно! Чего ж ей на это указывать?
— А я пошутил, Софья Николаевна!
— Что?
— Пошутил. Вы не наступали мне на ногу. И это обстоятельство еще больше подтверждает мои предположения, что вы чем-то очень озабочены, а может, и кем-то!
— Уж не вами, это точно! — ехидно ответила Софья.
После окончания вальса она увидела, что Павла Андреевича в зале нет, и отправилась на поиски. Проходя одну из комнат, где курили мужчины, громко спросила:
— Вы не видели Ратникова? Папа хотел с ним поговорить и велел мне его отыскать! — солгала она, чтобы оправдать свое любопытство.
— Да он только что был здесь, — ответил кто-то.
— Он со своим другом только что был в саду, — сказал вошедший в комнату гость Алексей Малюков.
Софья поблагодарила его и, не раздумывая, направилась к выходу.
«Мне надо с ним поговорить! — твердо решила она. — Я скажу ему, чтобы он сейчас же отправил Ку-Льюна в дом и остался со мной наедине».
Не успела она сделать и несколько шагов по дорожке сада, как ее заставил остановиться возбужденный голос Павла Андреевича.
— Хорошо, хорошо! Давай уедем отсюда сейчас же! — страстно полушептал он. — Я тоже ужасно по тебе соскучился! Только почему в твою гостиницу, а не ко мне?
— Потому, что мне завтра рано утром надо быть у Куренковского, а от гостиницы до его дома рукой подать.
Ее сердце бешено заколотилось, и она стала всматриваться в темноту, отыскивая силуэты говоривших. Павел Андреевич и Ку-Льюн стояли около жасминовых кустов.
— Но, Ку, как же мы на глазах у всех останемся на ночь в одном номере? — взволнованно спросил Павел Андреевич.
— А ты закажешь себе отдельный для отвода глаз, — засмеялся Ку-Льюн. И — о боже! — приблизился к Павлу Андреевичу и принялся его обнимать. Софья отказывалась верить своим глазам. Потом он стал его целовать! Ее возлюбленный со стоном отвечал на его ласки. Их руки в порыве страсти принялись шарить друг по другу, а тела все плотнее сближаться, и вскоре эти слившиеся воедино силуэты превратились в глазах ошарашенной Софьи в отвратительного двуглавого монстра с четырьмя шевелящимися конечностями, беснующегося в беззвездной темной ночи!
У нее был шок, она не знала, сколько времени простояла так, наблюдая за этой жутью, а очнувшись, обнаружила, что ее руки плотно зажимают рот. «Как хорошо, что я не закричала! — Это была первая возникшая в ее голове мысль. — Бежать! Скорее! Только тихо! Тихо! Обнаружить себя нельзя!» Почувствовав, как к горлу подступают рыдания и начинают душить слезы, она из последних сил приказала себе: «Нет! Нельзя! Потом, это потом!» Повернулась и, крадучись, стараясь ступать как можно тише, пошла назад к парадному входу.