Бела Кун не раз бывал в Севастополе, и его здесь хорошо знали. Выезжал он и с другие города и поселки. В частности, бывал в Ялте. Вместе с Р. С. Землячкой он обследовал состояние национализированных вилл и дач, которые превращались в народные здравницы. В это время в Крым по заданию В. И. Ленина приехал народный комиссар здравоохранения Н. А. Семашко… Вернувшись в Москву… обо всем доложил Владимиру Ильичу Ленину, представил ему проект декрета о передаче в руки народа всех имений, могущих стать курортами. Владимир Ильич предложил вписать в проект пункт о том, что курорты Крыма должны обслуживать и революционеров других стран, бойцов за социальную революцию, израненных или потерявших здоровье в борьбе с капитализмом…
Большую работу провел ревком по переселению рабочих в дома буржуазии, трудоустройству безработных… Создавались приюты и дома для беспризорных детей.
Во всей этой многогранной деятельности активное участие принимал Бела Кун. Он не считался со временем и здоровьем, много разъезжал, встречался с рабочими, коммунистами, активистами Советов.
Об этом периоде деятельности Бела Куна рассказали мне много интересного ветераны борьбы за Советскую власть в Крыму, особенно генерал-майор в отставке П. Е. Хорошилов, который после разгрома Врангеля продолжал службу в штабе инженерных войск 4-й армии. По воспоминаниям ветеранов, Бела Кун жил в помещении ревкома… В скромном кабинете Бела Куна всегда толпился народ. Люди шли за помощью, советом. К нему приезжали члены уездных ревкомов, представители воинских частей, промышленных предприятий, ходоки из деревень. Всем надо было помочь, разъяснить, что и как делать.
Тут же в кабинете за ширмой стояла простая кровать, покрытая солдатским одеялом. Допоздна горел свет в кабинете Бела Куна, и многие товарищи запросто заходили к нему «на огонек». Увидев вошедшего. Бела Кун приглашал его к столу, на котором всегда стоял чайник с кипятком. Заварки тогда не было, не было и сахара. Чай пили с сахарином.
— Наше управление инженерных войск, — вспоминает Павел Ефремович Хорошилов, — находилось неподалеку от ревкома. Так что я частенько наведывался к Бела Куну, то просто по старой фронтовой дружбе, то по неотложному делу. Днем обычно у него было полно народу. А вечером мы вспоминали бои, говорили о будущем. Кун был хорошим рассказчиком, удачно использовал в своей речи поговорки и пословицы. Иногда он произносил их по-русски неправильно и сам смеялся над собой. Он умел доходчиво разъяснить самые сложные вопросы, располагал своей простотой, скромностью, сердечностью и готовностью всегда оказать помощь. Но если кто-нибудь требовал того, что шло вразрез с интересами народного хозяйства, тот ничего не получал. По долгу службы я обращался к пред-ревкома за помощью в деле мобилизации рабочей силы транспорта для строительства береговых укреплений. Он охотно помогал. Но поступал как рачительный хозяин, особенно ревностно относился он к сбережению леса. Ведь за время своего хозяйничания белогвардейцы вырубили сотни гектаров лесов. Поэтому Бела Кун советовал нам разбирать сооружения на Перекопе, Чонгаре и Арабатской стрелке и использовать там взятые материалы для возведения береговых укреплений. Так мы и делали.
Много внимания уделял Бела Кун и подбору и воспитанию кадров военных и партийных работников. Еще будучи членом Реввоенсовета Южного фронта, он в ходе освобождения сел и городов Крыма помогал местным активистам создавать ревкомы, которые до избрания Советов выполняли функции рабоче-крестьянской власти.
Врангелевцы нанесли огромный урон кадрам партии. Тысячи коммунистов, работавших в подполье, были замучены, расстреляны стали инвалидами. После освобождения Крыма со всей остротой встал вопрос о кадрах. Подбирали на местах преданных Советской власти людей, вооружали их опытом, политическими знаниями. Но их было явно недостаточно. И тут пригодились связи Бела Куна с армейскими партийными работниками. Многие из них по приглашению предревкома направлялись в города Крыма на постоянную работу в органы Советской власти».
Читая документы и материалы о деятельности Бела Куна в Крыму, я подумала о том, что он как бы продолжил там ту работу, которая так трагически оборвалась и для него и для Венгрии 1 августа 1919 года.
Как истинный интернационалист, он не мог выпустить эстафеты из рук, нес ее дальше, и то, что не удалось в Венгрии, он с той же страстью проводил теперь в Крыму.
В середине декабря вместе с другими делегатами от Крыма он поехал на VIII Всероссийский съезд Советов.
Для нас сейчас, пожалуй, трогательней всего звучит выписка из протокола VIII съезда Советов, где после разгрома врангелевщины Калинин так предоставляет слово председателю Крымревкома Бела Куну;
«КАЛИНИН. Слово для приветствия предоставляется представителю истерзанного венгерского пролетариата, только что вернувшемуся с Южного фронта т. Бела Куну. (Аплодисменты. Голоса: «Да здравствует т. Бела Кун!»)»
И «представитель истерзанного венгерского пролетариата», председатель Крымревкома Бела Кун заявил:
«Товарищи, перед этим съездом стоят огромные задачи, поэтому я только в коротких словах передаю вам привет от только что освобожденного от ига белогвардейцев красного Крыма».
Разгром врангелевщины имел огромное международное значение. Врангелевская армия была последним отрядом контрреволюции, и с разгромом ее рушилась последняя надежда международной контрреволюции.
После организации Советской власти в Крыму Бела Кун в марте 1921 года уехал в Германию. Там он вместе с другими венгерскими коммунистами участвовал в героическом мартовском восстании, был одним из его руководителей. В истории германского рабочего движения этот трагический этап борьбы немецкого пролетариата за власть известен под названием «мартовское выступление».
Потерпело оно поражение в первую очередь из-за политики раздробления сил, которую вели социал-демократические лидеры профсоюзов, а также и потому, что Паул Леви со своей компанией оппортунистов мало того что не вовлек в движение широкие массы пролетариата, мало того что не создал единого центра для руководства восстанием, а в самый разгар боев объявил все движение «путчем» и призвал рабочих сложить оружие.
Поражение мартовского выступления породило горячие споры в Коминтерне.
Паула Леви исключили из партии, и, как было записано в резолюции Исполкома Коминтерна: «Если бы даже Паул Леви был на 9/10 прав в своих суждениях о мартовском выступлении, то и в таком случае он подлежал бы исключению из партии ввиду неслыханного нарушения дисциплины и ввиду того, что своим выступлением при данных условиях он нанес партии удар в спину»[87].
На III конгрессе Коминтерна продолжались жаркие споры в связи с мартовским выступлением. Ленин с обычной для него мудростью и объективностью проанализировал события и возникшую по ходу их так называемую «теорию наступления».
Клара Цеткин, которая на конгрессе выступала с критикой мартовского восстания и «теории наступления», в своих воспоминаниях приводит в связи с этим ленинские слова: «Вообще можно ли это назвать теорией? Это иллюзия, романтика. Поэтому-то она и была изобретена в стране «мыслителей и поэтов» при содействии моего милого Бела, который тоже принадлежит к нации, поэтически одаренной, и чувствует себя обязанным быть всегда левее левого. Мы не должны сочинять и мечтать. Мы должны оценивать трезво, совершенно трезво мировое хозяйство и мировую политику, если хотим вести борьбу против буржуазии и победить… Пока что мы должны больше прислушиваться к Марксу, чем к Тальгеймеру и Бела, хотя Бела — прекрасный, преданный революционер».
Говоря о самом мартовском выступлении, Ленин сказал так:
«Все же мартовское выступление является большим шагом вперед, несмотря на ошибки его руководителей. Но это ничего не значит. Сотни тысяч рабочих героически боролись»[88].
На III конгрессе Коминтерна была принята резолюция об «Уроках мартовского выступления». В ней было сказано:
«Мартовское выступление было навязано Объединенной коммунистической партии Германии нападением правительства на средне-германский пролетариат…