В структуру «романтической волшебной сказки» входит также и то, что в совершенно обыкновенном месте – маленьком провинциальном городке с его рутиной и слухами – появляется нечто необыкновенное: странное событие, пришедшее не отсюда создание. Явление необыкновенного делит сообщество на две неравные части: есть те, кого охватывает страх, поскольку во всем новом им видится дьявол, и есть те – зачастую просто тот, – кто с этим странным или чудовищным соразмеряется. Кит, возможно, не аллегория. Но это в любом случае оператор разделения между двумя порядками. Он отделяет от мира климатических инерций и социальных интриг радикально отличное измерение. Бела Тарр любит называть его онтологическим или космологическим. Быть может, его стоит назвать просто мифологическим. В любом случае оно перетасовывает колоду, подменяя карты ситуации и истории другими, идиотизма и интриги. От напряженности между инерцией ситуаций и мошенничеством историй мы переходим к чистому противостоянию двух чувственных порядков. Таким образом, речь меньше чем когда-либо идет о противопоставлении реальности иллюзии. Речь о том, чтобы поместить в сердце реальности фантастический элемент, который разделит ее надвое. Есть реальность супружеских и социальных интриг, и есть реальность всего того, что выходит за их рамки, того, что не подчиняется их логике. В «Сатанинском танго» это реальность тени, за которой нужно последовать, чтобы жить с «честью и гордостью». Эта реальность все еще дозволяет двойную игру, когда один и тот же персонаж оказывается и визионером, и полицейским осведомителем. Эстер и Янош, два мечтателя – или два идиота – из «Гармоний Веркмейстера», лишены возможности компромисса: стремясь соразмерить чрезмерное, они оставляют социальный порядок манипуляторам. Эстер не интересуется китом, но пытается вновь отыскать чистые, под стать россыпи звезд, звуки и (пере)настроить свое фортепиано согласно древнему учению Аристоксена[22]. Янош видит порядок космоса, который включает в свою гармонию и чудищ, и уносит свет этого порядка в своем блуждающем взгляде. И нежность жестов, связующих наивного и многомудрого, оказывается как бы выражением этой дорогой старым философам «звездной дружбы»[23]. Для них двоих складывается свой собственный чувственный порядок.
Фантастический элемент в сердце реальности. Кит в фильме «Гармонии Веркмейстера»
Этому порядку противостоит порядок социальных интриг, манипуляторов, для которых кит, толпа, что кружит вокруг, и сам космос воспринимаются и судятся лишь на фоне двух тесно связанных вопросов: есть ли тут о чем беспокоиться? И тут же: какую из этого беспокойства можно извлечь выгоду? Хорошо известная диалектика, и госпожа Эстер в точности ее и применяет: беспорядок идет порядку на пользу, порождая страх, побуждающий требовать большего порядка. Ибо вокруг кита на площади собирается толпа, толпа, как говорят, последователей загадочного принца, героя второго аттракциона цирка, аттракциона, которого мы так и не увидим. Слухи приписывают этой толпе самые разные беспорядки, но в первую очередь она опасна тем, что собралась здесь без всякой на то причины, ей нечего здесь делать, кроме как ждать. Но чего нового ждать от порядка, ничего – даже лживо – далее не обещающего, порядка, оправдывающего себя просто грубым фактом своего присутствия? Порядок повторения не дозволяет более даже зазора между мошенничеством и новой жизнью. Все, что отныне можно против него предпринять, это без причины и цели его уничтожить. Именно к простому и недвусмысленному уничтожению и призывает невидимый «принц» толпу, которой только и остается эта единственная возможность уклониться от повторения.